Людмила Фатеева - Знай свое место

Ферапонт, не отрываясь, глядел на компакт. Значит, вот кто его держал на крючке. Партнер хренов. Мыльный задрал ногу и всей мощью обрушил тяжелый итальянский ботинок на хрупкую коробочку. Полетели осколки.

- А вот это не дело - мусорить в чужом кабинете. Я лично глубоко уважаю труд уборщиц, чего и вам советую, - назидательно заметил старик. Настоятельно прошу вас покинуть сие заведение и больше никогда, подчеркиваю, никогда здесь не появляться.

Лужайкин поднял глаза на незнакомца, подыскивая подходящие к случаю выражения. Лучше бы он этого не делал. Ферапонт увидел лишь пустое кресло, вяло вращающееся по инерции, будто хозяин только что покинул его. Но Ферапонт был один в кабинете. Он обалдело выпучил глаза, с трудом нагнулся, заглянул под стол, под кресло, на цыпочках добрался до штор. Никого.

- Когда же вы уберетесь? - снова раздался скрипучий старческий голос.

Мыльный коротко взвыл и бросился вон из проклятого кабинета. Телохранители едва поспевали за несущимся по длинному коридору боссом.

- Быстро домой, - крикнул Ферапонт шоферу, едва выскочив из дверей института.

Господи, да что ж это делается? Люди добрые, за что такое наказание? Ферапонтовы мысли шныряли, точно очумевшие мыши. "Мочиловка, верная мочиловка", - вытирал он ладонью липкий пот со лба. Крупная капля упала с носа аккурат на ширинку. Тьфу ты, черт. Ферапонт в исступлении сучил короткими ножками. Что же делать? В ярости хлопнув по ляжкам, Лужайкин стукнулся ладонью о какой-то предмет. Сунув руку в карман, он вытащил маленький пузырек.

- Как же я забыл про тебя, малыш, - обрадовался Ферапонт. - Ты-то мне сейчас и нужен.

Всосав ноздрями пылинки первоклассного кокаина, Лужайкин в ожидании эффекта закрыл глаза и откинулся на спинку. Скоро он немного отдышался. Кошмар уменьшился в размерах и уже не казался таким уж необратимым. "Нервишки полечить надо, - решил он, - зрение проверить. А то всякая фигня мерещится. Но это все мелочи. А вот деньги-то отдавать заказчику надо. А не хочется, ох, как не хочется. А, говорят, вредно делать то, что не хочется". Ферапонт повеселел. Придумаем что-нибудь, не в первый раз оборачивать неприятность в выгодное дельце. Вот только отдохнуть месячишко в тишине и покое, где-нибудь на затерянных островах, в плотном окружении девочек, с тайками-малайками и прочими экзотическими негрисосками, потом враз мысля придет. А диски - диски мы изымем. Ничего, обойдется. Только надо поторопиться, пока никто ничего не пронюхал.

Рысцой поднявшись на свой этаж, Ферапонт заколотил в дверь. Жена сразу же открыла.

- Привет, лапуля, почему сама, где народ? - бросил ей Лужайкин, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь перед носом секьюрити и с грацией спешащего бегемота потрусил в недра квартиры.

Из дальней комнаты голос Ферапонта звучал, как в храме, усиленный акустикой высоких потолков.

- Мне тут надо смотаться на пару недель, ты уж, Мусенька, тут сама. Денег я оставлю на первое время.

Жена появилась на пороге, держа руки за спиной.

- Кубышку распаковываешь? - поинтересовалась она, наблюдая за мужем, отковыривающего паркетины у камина. - Куда это ты собрался?

- Обстоятельства, Мусенька, - с натугой отозвался Ферапонт, отдирая непослушную дощечку.

- Иди помоги, - просипел он, - не видишь - тороплюсь ведь.

Та и с места не сдвинулась.

- Ферапонт, чего еще я не знаю? - тихо спросила она.

Мыльный вскинул глаза: снова новости. Не жизнь, программа "Время".

- Ты о чем это? Ну, бабы, вот уж впрямь без мозгов. Иди сюда, говорю, а она вопросы задает.

- Да, я хочу спросить тебя: что это?

Жена швырнула на стол злополучный компакт-диск.

- Здесь вся правда, или что-то упустили?

Ферапонт враз покрылся холодным потом. Жену он не то чтобы не боялся, всерьез никогда не принимал. Но тут оробел.

- Э, подожди, я все объясню, - замекал он и, не вставая с колен, засеменил к жене.

- Не трудись, - шагнув навстречу, ответила женщина. - Этому объяснения быть не может.

Она подняла вторую руку. С забытым детским страхом смотрел грозный Мыльный на скалку в руке жены. Перед глазами вставали страшные сцены, когда мать избивала его, маленького мальчика, именно этим кухонным орудием (пациент-мечта американского психиатра).

- Не надо! - закричал он, выставляя вперед руки. - Я все объясню! Муся, меня оклеветали, опорочили!

Но женщина со скалкой неумолимо приближалась к нему. Ферапонт словно вернулся в детство.

- Мама! Не бей меня! Не надо! - отступал он дальше и дальше, пока не уперся в стену.

Взбудораженный пугающими навязчивыми видениями мозг упавшего в детство господина Лужайкина выдал в этот момент могучий всплеск психической энергии. Далеко по ту сторону океана, в солнечном богатом и недосягаемом Голливуде, сотни мучимых идейным бесплодием сценаристов разом оживились, забегали, зачесались в творческом зуде и как из пулемета застрочили сценарии "самых кассовых фильмов года" в стиле триллер. Сценарии были похожи как индийские братья-близнецы.

Ферапонт заметался вдоль стены, не сводя глаз со страшной женщины. Заметив растворенное окно, он с диким ревом бросился к нему, запутался в необъятных шторах и в этом роскошном саване сиганул в спасительный проем.

Всемогущий и грозный Ферапонт Лужайкин, он же виднейший мафиози Мыльный, тихо лежал на асфальте под окнами ведомственного престижного московского дома, равнодушно глядя в головокружительную высь синего неба голым задом сквозь щель лопнувших от удара брюк. Испоганенные белейшие занавески наливались багрянцем, словно от стыда. Вокруг уже собиралась толпа любопытных. Из окна девятого этажа бесстрастно смотрела вниз немолодая женщина.

- Прощай, Ферапонт, я не раз советовала тебе обратиться к ветеринарам, кастрирующим козлов. Не послушался, паршивец, - нежно, но грустно прошептала она, и прощальный плевок после стремительного полета и озорного виража опустился на голову сухонькой старушонке, пытающейся пробиться внутрь плотного кольца вокруг тела Лужайкина.

В полуметре над телом скулила очумевшая новоиспеченная, еще хилая и слабенькая тень, тщетно пытаясь залезть в изрядно попорченную падением, треснувшую в нескольких местах и безобразно сплющенную оболочку. Но вот этого уже никто из сбежавшихся в толпу любопытных видеть не мог. С днем рождения, маленькая! Чу, слышишь... В твою честь поют вдалеке сладкоголосые сирены милицейские и медицинские.

2.

Наблюдатель, постучав, отворил знакомую дверь. Перемены в кабинете произошли разительные. Комната приобрела благородный, даже аристократический вид.

Новый Хозяин восседал в новом кресле с несколько утомленным видом. В дальнем углу кабинета задумчиво и грустно на бронзовом камушке скромно сидел роденовский Мыслитель, словно размышляя, почему по его душу не хватило уютного мягкого сидения.