Татьяна Апраксина - Мир не меч - 2

— Меня вы слушать не стали — послушайте ее, — голос Крылатого накрыл толпу мягким бархатом, в котором прятались острые осколки стекла.

Яра почувствовала, как твердая ладонь толкает ее между лопаток, заставляя сделать пару шагов вперед. Она едва не запнулась, но выпрямила спину и даже легко подпрыгнула, залезая на парапет. «Только броневика не хватает...» — мелькнула шальная ехидная мысль.

— Люди Города, — сказала она. Невидимая рука сдавила горло, и слова получились слишком тихими, тихими и неубедительными.

Десяток развернулся на звук голоса, остальные больше внимания обращали на оцепление, многие косились на сияющий в небе шар. Среди обращенных к ней лиц Ярослава четко различила одно, мертвенно-белое, в обрамлении белых же волос, сейчас испачканных кровью и грязью. Кровь на снегу, так показалось ей. Лицо это, молодое и вполне симпатичное, выступало из ряда прочих, привлекало к себе внимание, словно пульсировало в полутьме. «Это и есть один из их магов, — поняла Яра. — Надо же, совсем мальчишка...».

Нужно было говорить, ведь ее сюда привели не для того, чтобы просто красоваться на парапете и разглядывать белобрысых пацанов, но слов не было, не было и голоса, и сил, достаточных, чтобы вспороть упругую неподатливую тишину переулка. Ярослава отвела глаза в сторону и увидела очередной труп, тенника, молодого волчонка. Даже с двух десятков шагов было ясно, что подросток мертв, безнадежно и безвозвратно, и нечем ему помочь — поздно.

Невидимые руки, умелые и жестокие, вздернули ее подбородок, расправили плечи и, вцепившись в волосы повыше затылка, заставили выпрямиться, растянуться струной, застыть в ожидании прикосновения пальцев музыканта. Ладони сами собой взлетели в воздух, привлекая внимание, требуя его, безжалостно отнимая. От каждого пальца тянулись упругие нити — к глазам, к ушам застывших мрачных и зло-равнодушных людей. Расплавленное серебро заклокотало в горле, в связках, и нужно было говорить, нельзя было молчать — иначе оно сожгло бы губы, заставило бы корчиться от боли и умирать.

Хайо вздрогнул: за спиной ставшей вдруг болезненно хрупкой фигурки, далеко за рекой, вставало солнце, и первые лучи, пурпурно-алые, взяли девушку в огненное кольцо.

— Люди Города! — плеснулось из горла звонкое серебро. — Вы не стали слушать Крылатого, ибо он для вас чужой, но я — человек, я такая же, как вы, я женщина этого Города!

— Ты предательница! — выкрикнул кто-то, но этот охрипший тенорок не мог перекрыть голоса Яры.

— Я — такая же, как вы, и я прошу вас сложить оружие! Хватит убийств, хватит смертей! Вы убиваете, и вы погибаете, и многие из вас погибают навсегда! Вы разрушаете то, за что боретесь. Еще одна смерть, еще один выстрел, одно заклинание — и нам всем, и вашим противникам, и вам, всем, всем нам будет негде жить! Нельзя разрушать то, где живешь сам! Даже из мести, даже желая уничтожить врага. Остановитесь! Этот Город — общий, он — для всех! Вы убиваете не врагов, вы убиваете его!

Яру слушали, и слушали внимательно, но это ее сейчас не удивляло. Все шло верно, так, как должно быть. Лишь в глубине души, почти заглушенное собственным голосом, трепыхалось летучей мышью горькое и неуместное сейчас чувство протеста против вмешательства той силы, что надела ее на руку, как перчатку, заставила говорить и слушать себя.

— Если вы сейчас сложите оружие и уйдете, вас не тронут. Вас не будут искать и преследовать, вас отпустят с миром. Если вы сейчас уйдете — вам еще будет, куда уходить...

На последних словах голос взвился до максимума и оборвался, струна не выдержала напряжения и лопнула, оставив горьким троеточием ломкий всхлип. Яра вздохнула полной грудью, улыбнулась — больше она сказать не могла ничего, да и не нужно было говорить, отвела взгляд от толпы, потом и вовсе повернула голову к Риайо... и напоролась взглядом на вылезавшую из руин разрушенного дома едва различимую фигуру в черном. Только алая повязка на голове делала гибкое существо заметным. Высокий и тонкий тенник распрямился и вскинул руку.

Яра успела только вскрикнуть, пытаясь привлечь внимание и спутников, и оцепления, а Риайо уже метнулся туда, собой пресекая ту невидимую линию, что протянулась между ладонью тенника в алой повязке и плотно сгрудившимися людьми в переулке.

Девушка рванулась за Крылатым, за спины оцепления, но Риайо взмыл в воздух, а она могла только бежать, слыша за спиной испуганный крик Хайо, слыша неимоверно долгий, растянутый липкой ириской звук взводимого курка, и по-прежнему видя перед собой лишь лицо беловолосого парня. Он тоже что-то понял, сорвался с места...

Бело-алый огненный цветок раскрыл в небе чудовищные лепестки, сплетенные из молний, выпятил раскаленную радужную сердцевину, и с грохотом опал, рассыпавшись крупными жирными лохмотьями пепла.

Яра вскинула голову. На щеки падал еще горячий пепел. Она упала на колени, по-прежнему глядя в небо, туда, где был лишь пепел, палые листья из пепла, и ничего больше, ничего, ничего...

Не было слов, не было слез, и даже крик застрял в горле, не в силах проломить преграду из накрепко, намертво стиснутых зубов. Чья-то рука опустилась на плечо, чужая — Ярослава знала это, не глядя, это был не Хайо, и не знакомые парни из оцепления, но без этой руки она упала бы лицом вниз, в тщетной попытке собрать из груды пепла то, что еще недавно было живым существом.

Тот, кто положил ей руку на плечо, присел рядом, заглянул в лицо. Тот самый белобрысый мальчишка, она угадала верно. Лицо, перекошенное изумлением, сейчас не казалось таким уж симпатичным, скорее — глупым и неприятным.

— Он... погиб из-за нас? — выдавил из себя парень.

— Да, из-за вас! Из-за тебя, дурной ты ребенок, из-за тебя и твоих психов, твоих клятых борцов! — закричала ему прямо в лицо Ярослава, выплевывая, словно ствол автомата, тяжелую очередь накопившейся боли. — И не он один! Вот такая вот нечисть, ты... дурак!

Парень неловко похлопал ее по плечу, потом поднялся, швырнул на землю перед собой то, что до сих пор держал в кулаке. Горсть мелких хрустальных шариков рассыпалась, раскатилась по выжженной земле.

— Харе, ребята! Мы больше не воюем! — услышала Яра его голос.

— Одна проблема решена полностью.

Аэль обернулась на голос Лаана и замерла на середине движения. Выражение «лица нет» всегда казалось ей слишком глупым; лица нет — это если кожу с черепа сняли. Поэтому впечатление у нее сложилось несколько иное: на приятеле лицо, как таковое, есть, а вот что-либо, помимо набора черт, — отсутствует. Белая пластиковая маска на фоне темной дубовой панели. В первый момент это позабавило до изумления, потом испугало.

— Что-то случилось? — задала она дежурный нелепый вопрос, хотя и сама знала ответ: да, случилось. Еще как случилось. Беда. — Лаан?..