Александр Борянский - Основатель службы «Диалог»

Шеф одного из отделов Контрольной Службы еще раз просмотрел последнее донесение, затем переключил Экран на Диспетчера и отчетливо произнес:

— Мне нужен Франсуа Бенью. Где он?

— Начинаю поиск, — ответил Диспетчер.

Рука шефа на мгновенье зависла над голубой кнопкой. Потом медленно, плавно опустилась на нее. Экран погас.

Шеф немного посидел в раздумье, после чего взял цветной, сверкающий переливающимися красками маленький диск и вставил его в прорезь автомата. Рука опять опустилась на голубую кнопку, и на Экране возник немолодой человек в элегантном коричневом костюме с мягкими чертами лица. Он внимательно смотрел на шефа, словно стараясь его в чем-то убедить, и приятным, немножко хрипловатым голосом говорил:

— Одно из важнейших правил моей системы заключается в том, что пациент должен знать все. Это ключевой вопрос, и я не вижу, как его можно обойти. Обман — всегда, в любых обстоятельствах, из любых соображений это неуважение к пациенту, пренебрежение его духовной субстанцией. А мыслью пренебрегать нельзя. И то, что я здесь пока слышу, — это не выход. Потому что они все равно умудряются задавать такие вопросы, на которые, хочешь или не хочешь, приходится отвечать. Отвечать либо правдой, либо обманом. Уходить от ответа — значит, заранее отказаться от всего, ибо в этом случае никакого результата не будет. Далее: о результате. Вам не кажется странным сам этот довод: «Пациент имеет право отказаться от помощи». Да, безусловно, это хорошее правило, и я не собираюсь его отменять. Но ведь пациент имеет право знать о том, что существует возможность подобной помощи. А как здесь присутствующие представляют себе…

Прозвучал сигнал вызова. Шеф выключил запись, и на Экране появился Франсуа Бенью.

— Как идут дела с поиском? — осведомился шеф.

Бенью грустно вздохнул.

— Мы ведем поиск в тридцати семи плоскостях. В остальных возможность прорыва исключена. Еще в пятнадцати вероятность очень мала, но мой опыт работы с Андриевским заставил и туда послать полные поисковые комплекты. Как всегда, поиск ведется в трех направлениях: во-первых, найти Андриевского в жизненном пространстве; во-вторых, найти тело в Нулевой Плоскости; в-третьих, завладеть «Ковбоем» и документацией.

— Прошло уже трое суток после кражи «Ковбоя». Трое суток в распоряжении Андриевского незаконная виза. Уж кто-кто, а вы, Франсуа, должны представлять себе, что он может натворить за трое суток.

— Шеф, вы знаете: он воспользовался «Ковбоем» сразу, причем, по-видимому, через такие коридоры, которые слабо контролируются. Он великолепно изучил всю систему контроля. Это очень сильный противник. Но мы задействовали массу людей, и я уверяю вас, шеф, мы вот-вот обнаружим его.

— Действуйте, — буркнул шеф и отключил Бенью.

На Экране вновь очутился человек в коричневом костюме. Шеф немного прокрутил запись вперед и включил звук.

— …никоим образом. Им безразлично. Ладно, это их право. Я даже не осуждаю. Но я имею другое право — помочь. А еще кто-то, как я уже говорил, имеет право на помощь. И «кто-то» — не абстрактное понятие, а живой человек, который чувствует, радуется и страдает. От него идет такой мощный призыв, такая сила одухотворенного страдания, что я понимаю это как просьбу о помощи. Мечту о помощи, о понимании и о пользе своего внутреннего мира. Неужели никто из присутствующих не ощущает этого постоянного крика, вопля, исходящего из прошлого. СОС — «Спасите наши души»! — вот как звучит этот крик. Спасите наши души, хотя бы только души, если не в силах спасти их вместе с телом. Спасите наши души, на большее мы не претендуем. Человек, отказывающийся слышать подобную мольбу, либо законченный злодей, либо последний трус, либо попросту умственно неполноценное создание. То же можно сказать и об обществе. Итак, я спрашиваю: услышите ли вы, наконец?!.

Шеф нажал голубую кнопку. Цветной диск выскочил. Шеф подержал его в руке, разглядывая со всех сторон, словно никогда прежде не видел. Перевел задумчивый взгляд на темный Экран и сказал:

— Жестко… — и после минутной паузы отчеканил, как бы пытаясь осознать, прочувствовать каждый звук. — Ми-ха-ил Ан-дри-ев-ский.

Он ушел, оторвался от них и сделал это филигранно, в высшей степени профессионально. В то время, когда они ищут его в необъятных просторах жизненного пространства, где вроде бы затеряться куда легче, он сделал паузу, спрятавшись здесь, в родной, знакомой, изъезженной и со всех сторон просматриваемой Нулевой Плоскости. Он обвел их вокруг пальца. Но радости от этого он не чувствовал.

«Погиб, — с идиотским постоянством звучало в голове одно и то же. Он умер. Он умер…»

И все время повторялась одна картинка: недоуменное и ужасающее спокойное лицо его сестры. «Кто это, почему вас нет на Экране? Неужели вы ничего не знаете? — его нет. Совсем нет. Он погиб — разбился на скорости 300 километров в час. У нас такое горе, такое горе. Он был ужасный лихач!»

Нас убирают по одному, Эд. Ты уже четвертый, теперь моя очередь. Мы расходились только в одном: ты хотел нести им радость, я — понимание. Если это вообще можно назвать расхождением. Дело было одно, на всех одно настоящее дело. Ты всегда был радостным, счастливым. Ты все делал весело. Вот и сейчас ты наверняка весело уходил от Контроля. Но что-то сорвалось. Азарт, игра — ты так понимал жизнь. Я немножко иначе, однако мы делали одно дело. Долгие преследования сделали нас мастерами. Теперь нас убирают по одному. Кто? Судьба?.. Случай?.. Какая разница! Я не жалею тебя, Эд, ты не подумай. Я ведь не знаю куда и зачем ты ушел. Просто я остался один. Да, я давно тебя не видел — нам нельзя было рисковать, однако я знал, что нас двое. А теперь…

Он резко дернул головой, стряхивая навязчивую тоску. Вот еще один человек, у которого все в прошлом. Но надо продолжать… Разозлиться бы. Ведь все равно надо продолжать.

Он поднял шторы. За окном стояла солнечная ясная погода которую опять заказали жители Калуги-0. Солнце, солнце, солнце. Неужели им не надоело? Неужели никто не любит дождь? Неужели никто здесь не испытывает печали, при которой дождь просто необходим. Или туман… А как было бы здорово с высоты пятьдесят шестого этажа увидеть город, окутанный густой пеленой тумана.

Он опустил шторы, сел на краешек кровати и взял в руки черный дипломат с серебряными буквами возле ручки:

Д И А Л О Г.

«Диалог». Несбывшаяся мечта, которую он так упорно пытается воплотить в жизнь. Пока мечта… А не вечно ли это «пока»?

Он прижал указательный палец к специальной пластинке, реагирующей только на его пальцы, замочки щелкнули, и содержимое «дипломата» сделалось доступным. Много бы дали Контролеры, чтобы хоть разок заглянуть в недра этого «дипломата». «Дипломат» Андриевского — это стало для них тем же, чем были бы, допустим, дневники Александра Македонского для историков прошлого. Хотя что в них, в его дневниках, — пустое хвастовство и назойливое желание сделать весь огромный мир своей собственностью.