Владимир Фильчаков - Причина жизни

Она большими глазами посмотрела на меня и покачала головой.

— Правильно.

— А на другой планете, значит, можно?

— И на другой планете, и в Африке, и где угодно. Это мой подарок тебе. Отдыхай. Купайся. И не забивай голову.

— Я буду загорать, — сказала она и принялась раздеваться.

А я пожалел о том, что не взял купальные трусы. Я же здесь всегда один, и купальные трусы мне ни к чему.

— Извини, — сказала Маринка и подмигнула, — купальника нет, придется нагишом.

И она разделась догола, даже не предложила мне отвернуться, а я смотрел на ее гибкое тело и потихоньку сходил с ума. Потом нашел силы отвернуться и пробормотал:

— Загореть тебе не удастся.

— Что?

— Я говорю, загореть тебе не удастся.

— Почему?

— А тут слой озона очень мощный, по-видимому. Ультрафиолет не пропускает.

— Да? — разочарованно протянула она. Потом села со мной рядом на песок, приблизила лицо:

— Слушай, так это правда не Земля? Я кивнул.

— Ну ты даешь. Я, наверное, сплю и вижу сон.

Она закинула руки за голову, а я настолько свихнулся от ее обнаженного тела, что готов был уже прикоснуться к ней. Потом опомнился, прокашлялся, сказал:

— Есть будешь?

— Буду. Слушай, а это чей шалаш, там, среди деревьев?

— Мой. Сам сделал.

— Ну?

— Ну. Ты посиди, а я сейчас. Я пошел к пальмам, сорвал спелую хрумку, взял в хижине нож.

— Ешь.

— Что это — кокос?

— Это хрумка.

— Ха-ха! Хрумка! У… ммм… И правда — хрумка. Никакой не кокос, я кокосы ела, правда — хрумка. Здорово! Еще хочу!

Мы съели хрумку без остатка, я принес еще, а она сказала, что можно наладить поставку хрумки на рынок Черноземска и заработать на этом хорошие деньги, бери, мол, идею, дарю.

Потом она купалась в море, спрашивала, есть ли здесь акулы, звала меня, но мне легче было застрелиться, чем раздеться донага при ней.

— Глупый, — говорила она, — иди же сюда, ну трусы же на тебе есть какие-нибудь, давай, не стесняйся.

Ну вот еще, сейчас, покажу я мои трусы. Я сам на них без содрогания смотреть не могу, а уж показывать их Маринке… Они протертые в трех местах, через ткань все светится… Потом она пошла на берег, а я смотрел на нее — дева, выходящая из волн. Правда, волны были небольшие, но я не на волны смотрел, а на нее…

— Что смотришь? Нравлюсь?

Я сглотнул комок и униженно кивнул.

— Хочешь заняться со мной любовью?

И я настолько обалдел, что снова кивнул… Я не люблю это выражение — заниматься любовью, от него несет дешевым американизмом. Make business. Make money. Make love. (Делать дело. Делать деньги. Делать любовь.) Еще хуже — трахаться. Но даже если бы она сказала — трахаться, я простил бы ей, потому что не хотеть ее было нельзя.

Когда все закончилось, она слегка оттолкнула меня и сказала:

— Какой ты неумелый. — И отвернулась.

Лучше ударила бы по лицу. Я погас. Я был уничтожен, растоптан. Хотелось умереть. Я — неумелый любовник. И вообще — ничтожество. Я встал и пошел в море. Долго плыл от берега. Вот так уплыву и утону — думал я. И плевать. Потом спохватился — ладно, я утону, а Маринка-то как — здесь останется навсегда, что ли? И я повернул назад.

— Я тебя обидела? Извини, я не хотела.

— Да ладно, — я тоскливо махнул рукой. — Не стоит извиняться.

— Брось, Геночка, чепуха все это. Хочешь, я тебе Кама Сутру дам почитать?

— Угу. Вместо Монтеня.

— Ну почему вместо Монтеня. Вперемешку с Монтенем.

Ладно, думаю я, читал я Кама Сутру, да без толку, судя по всему. Видно, не судьба мне поселиться здесь с любимой женщиной.

— Тебя дома не хватятся? — тускло спросил я. — Полночь у нас уже.

— Ух ты! — Она принялась одеваться. — Мать будет орать… не приведи господь.

— Ты на какой улице живешь?

— На Радиальной.

— Это в новостройке, что ли? Ну, знаю. Доставлю.

И я доставил ее почти к самому дому, и довел до подъезда, а на прощание она записала мне свой телефон и взяла обещание звонить, и посетовала на то, что у меня телефона нет, и чмокнула в щеку. И я побрел по ночным улицам, сгорая от стыда и кляня себя самыми черными словами. Я не вернулся на Отдохновение, не мог заставить себя, ведь там, на песке, остались отпечатки наших тел, пусть ветер и волны сотрут их, тогда я снова смогу бывать там. Долго лежал с открытыми глазами, курил, зажигая сигареты одну от другой, и думал. Что-то сломалось во мне, я вернулся каким-то другим, что-то поднималось из глубин сознания, и долго я не мог понять — что, а потом понял: злость. Злость на себя, такого непутевого, такую размазню, рохлю, неудачника. И я понял — неудачливость — это образ жизни. Я могу хоть тысячу лет ловить удачу за хвост и никогда не поймаю, я могу ждать чего-то, надеяться на что-то, на чудо какое-то, а чуда не произойдет, если его самому не сделать. Все, сказал я себе, хватит. Маринка говорила что-то о поставке хрумки в Черноземск. Дело, конечно, но не этим делом я займусь, это слишком мелко, я сделаю крупное дело, я дам человечеству новый вид транспорта, я поведу людей на другие планеты, я дам им космос и заработаю на этом такие деньги, какие никому и представить не удастся, как ни напрягайся. Я уже воображал огромные рекламные щиты с надписью: «Корпорация Двери. Мы доставим вас в любую точку Вселенной». Теперь я знаю, что делать с моим знанием. Это будет мое know how. И никому я его не отдам. Вот так. И никаких. И мою планету я буду беречь. Для себя и для Маринки. Завтра же разыщу эту самую Кама Сутру и вызубрю. От корки до корки. И перестану быть неудачником! И никогда больше не стану им! Спасибо тебе, Маринка, сломала ты меня, переделала, буду я теперь другим.

Вот и все. Что? Ах, третий постулат. Ну, третий постулат вам придется придумывать самим. Tantum possumus, quantum scimus (Мы можем столько, сколько мы знаем). Дерзайте. И до встречи на других планетах.

Ну еще бы я не поехал! Хоть и чувствовал, что меня могут надуть. Двадцать пять тысяч долларов за неделю неизвестно какой «необременительной» работы! Да и кто бы не поехал? Любой поехал бы. Потому что шанс все-таки есть. Есть шанс, что тебя не облапошат как последнего простака, а честно заплатят. И пусть шанс этот мизерный… Разве не всегда так бывает — чем меньше шансов, тем больше надежд?

Самый настоящий замок. Серый камень, башни с бойницами, ров с водой, подъемный мост. Не хватало зловещей грозы, мрака и грохота грома, чтобы настроить меня на соответствующий лад — сияло солнце, пели птички, и замок выглядел вполне прилично. Такси въехало в ворота, шины прошелестели по гравийной дорожке вокруг бассейна с золотыми рыбками. Широкая лестница с балясинами, белая, чистая. Перед дверьми важный дворецкий в ливрее, сразу поспешивший навстречу. Церемонные приветствия. Чемодан, подхваченный ловкими руками невесть откуда взявшегося слуги. Огромный гулкий вестибюль, снова лестница, переходы, коридоры…