Владимир Фильчаков - Причина жизни

— Здравствуйте, — говорю я и кланяюсь. Как-то само собой получилось, что я стою в середине круга, рядом со стулом, на котором лежит все та же пьеса, а все сидят вокруг и поедают меня глазами. Как и предполагал Лешка, явились все, даже те, кто приходит в театр только к спектаклю. Я представил, как весть о собрании мгновенно разнеслась по театру, как все бросились звонить отсутствующим, как те засуетились, засобирались, бросились из дому сломя голову. Любопытство — страшная штука.

Со мной вежливо здороваются, в глазах — нетерпение.

— Я начал читать пьесу, — говорю я, присаживаясь на краешек стула. — Это очень интересная штука, просто ужас какая интересная. Она словно для нас написана, то есть для нашей труппы. Я сразу понял, кого я буду играть, мало того, я сразу понял, КАК я буду его играть, вернее КАК я буду стараться его сыграть, потому что Павел Сергеевич (кивок в сторону Павла Сергеевича) увидит этого героя совершенно по-другому и заставит меня играть его совсем не так. — Павел Сергеевич с неудовольствием кривит губы, пожимает плечами. — В общем, так. Эта пьеса затягивает. Что это значит, я растолковать не могу, потому как сам еще не понимаю. Это как сон, который никак не может кончиться…

— Коленька! — ахает Инна Андреевна. — Вы могли не проснуться!

Я кланяюсь Инне, мол, спасибо за ласку, за заботу. На душе становится теплее.

— Николай, вы смелый человек! — Алексей Прокопьевич поднимается, пробирается ко мне и с чувством жмет мою руку. Глядя на него, встает и Григорий Самуилович, тоже жмет руку, потом подходят другие мужчины, среди них Лешка.

— Ну сядьте же, наконец, — увещевает мужчин Агнесса Павловна. — Николай Алексеевич, продолжайте, пожалуйста.

— А продолжать нечего, Агнесса Павловна, — говорю я, и лица у всех вытягиваются. — Сон был слишком интимный, чтобы рассказывать его публично.

На лицах женщин вспышка острого, жгучего любопытства, впрочем, и мужчины не отстают. Зоя и Наташа просто умирают от любопытства, и я чувствую, что не дадут мне покоя даже после этого общего собрания, поэтому решаю кое-что рассказать.

— Понимаете, — я тщательно подбираю слова. — Во время чтения я играл сцену любви с одной девушкой…

— Что значит сцену любви? — вскакивает Григорий Самуилович. — В постели?!

На лицах Агнессы Павловны и Павла Сергеевича неподдельный ужас.

— Нет-нет, — успокаиваю я, — никакой постели, что вы! Все было достаточно целомудренно. Только объятия и поцелуй.

Все успокаиваются, только на лицах молодого поколения явное разочарование. И тут я наконец замечаю глаза Инны. Я долго прятался от них, я не в силах был смотреть ей в глаза, рассказывая о сцене любви, мне казалось, что она сразу же все прочтет по глазам и поймет, КТО была та девушка. И, как мне показалось, она и поняла! В ее взгляде интерес, испуг и еще что-то, я не могу понять что, потому что сразу же отвожу взгляд.

— А поначалу я вообще был на сцене один. Текста не знаю, что делать и куда бежать не знаю, в глаза бьет свет, кричу Викентьичу, чтобы притушил свет, он послушался… — я ищу Викентьича, нахожу, подмигиваю, тот подмигивает в ответ.

— А кто играл девушку-то? — грудным голосом спрашивает Зоя.

— Девушку? — меня застали врасплох, я чувствую, что краснею, как первоклассник. — Девушку… Не знаю, какая-то незнакомая актриса… Не из нашей труппы.

Правой щекой физически ощущаю взгляд Инны, щека горит, и чувствую, что скоро ее задергает нервный тик.

— Вот такие дела, — говорю я, смешавшись и не зная, куда девать руки.

— Как она выглядела? — настаивает Зоя, и я вдруг понимаю, что ей жутко хочется, чтобы ту девушку играла она.

— Как выглядела? Ну… платье такое, с кринолином… темноволосая… брюнетка, словом… мне показалось, что лицо испанского типа… или цыганского. — Я описываю полную противоположность Инны, и щека моя продолжает гореть от ее взгляда. — Росту вот такого, — показываю рукой. — Ну какая разница? Не наша актриса. — Хочется провалиться сквозь землю, честное слово!

Агнесса Павловна строго оглядывает собравшихся и говорит:

— Я думаю, господа, не следует торопиться читать эту дьявольскую пьесу. Нужно разобраться с ней как следует. Павел Сергеевич, голубчик, где вы взяли-то ее? Кто автор?

Павел Сергеевич пожимает плечами, смущается:

— Да это мой знакомый дал мне, возьми, говорит, интересная штука. Автора я и не видал.

— Сами-то вы читали ее? — Агнесса Павловна поворачивается к Павлу Сергеевичу всем телом.

— Читал, — говорит Павел Сергеевич, и все тихо ахают.

— Читали?! Как?! Что?! Ну и как она?! — все вскакивают, теребят Павла Сергеевича, тот сидит смущенный, расстроенный, и по всему видно, что он солгал.

— Как же так? — восклицает Агнесса Павловна строго. Она поняла, что Павел Сергеевич обманывает. — Павел Сергеевич, вы приносите в театр пьесу, которую сами не удосужились прочесть?

Павел Сергеевич берет себя в руки, делает каменное лицо, встает.

— Я не обязан перед вами отчитываться, — говорит он. — Я сказал вам, что читал. Можете не верить — это ваше дело, но отчитываться перед вами я не намерен.

И он с достоинством уходит за кулисы. Агнесса Павловна презрительно щурится.

— Что происходит, господа? — вопрошает Алексей Прокопьевич. — Художественный руководитель подсовывает нам пьесу, рекомендованную ему каким-то там знакомым? Я спрашиваю — что происходит?

— Не берите в голову, голубчик, — машет рукой в Агнесса Павловна. — То ли еще будет! Скоро мы будем читать со сцены совсем незнакомый текст по бумажке.

Я не хочу участвовать в склоке, делаю знак Лешке, мы потихоньку выбираемся из круга, за кулисами решаем выпить еще по бутылочке пива и пытаемся незаметно смыться, но меня останавливает мягкая и нежная рука. Еще не видя Инны, я понимаю, что это она.

— Извините, Коленька, можно вас на минуточку?

Лешка исчезает, а у меня сердце начинает биться так сильно, что я боюсь, как бы оно не разбило грудную клетку и не выплеснулось наружу.

— Конечно, можно, — говорю хриплым голосом.

— Коленька, — она держит меня под руку, чем приводит в священный трепет и неописуемое томление. — Вы ведь солгали, да?

— Что вы имеете в виду? — мой голос совсем садится и напоминает хрип.

— Я имею в виду девушку, которая играла с. вами ту сцену.

Ну вот… Теперь мое сердце колотится еще и от страха, что она сейчас вытянет из меня правду.

— Что вы, Инна Андреевна, — выдыхаю я, — как можно?

— Я знаю, Коленька, — она смотрит мне в глаза, и я таю йод ее взглядом, — Я знаю, что с вами была я…

Мне второй раз за этот день захотелось провалиться сквозь землю, на этот раз намного сильнее.

— Инна Андреевна, откуда?!

— Я знаю, — повторяет она и слегка сжимает мою руку, и огонь пробегает по руке мне в голову. — Я чувствую, что это была я. Я видела сегодня сон…