Михаил Тырин - Тварь непобедимая

– Подружка у нее была, веселая такая... Может, утешит меня на закате жизни? Да не пугайся, Гриша, шучу... Не придется тебе мои инвалидские проблемы решать. Сам разберусь... – Последние слова вышли у него сквозь зубы. – Смотри внимательно, – сказал он через минуту. – Вон туда, между корпусами...

Григорий увидел, как двое врачей очень медленно и бережно ведут высокую статную женщину в черном платье. Позади семенил Шамановский, прижимая к груди какие-то бутыли и свертки.

– Знаешь, кто она?

– Да неужели?..

– Да-да. Александра собственной персоной. Добился-таки мужик своего, через все прошел, но добился. Сколько денег в нее вложил, тебе за всю жизнь столько не истратить.

– Странно, – проговорил Григорий. – Я видел его сегодня с утра, и он не показался мне чересчур счастливым.

– Счастливым?! – Донской фыркнул. – Да ты погляди на него получше! Он готов землю жрать от обиды. Он зубами скрипит, еще чуть-чуть – и завоет.

– Почему? Что-то все-таки не получилось?

– Жизнь у него не получилась, Гриша! Это же судьба: одному везет, другому – нет. Нашему не повезло, у него любимую жену урки ножом пырнули за сто рублей. А он – нет чтобы смириться – начал с судьбой бороться и за счет этих же урок пробовать себе жену вернуть. Ну а с судьбой бороться – дело гиблое.

– И все-таки, что не так вышло?

– Он однажды напился, – Донской понизил голос, – и сказал мне очень странные слова. Сказал, что это не она, не Александра.

– В каком смысле не она? Что, опять?..

– Да нет, генетические фантазии здесь ни при чем. Видишь ли, эта чудесная женщина четыре года существовала в виде электронной копии в магнитном контуре. А Шаман ее живую помнил, понимаешь? Каждый день рисовал ее в новых красках, забывая про старые. И вообразил в конце концов, что она вылезет из его тухлого ящика, как Афродита из морской пены. А она-то – не Афродита, она нормальная живая баба. Главный богиню ждал, а вылезла простая баба, чуть помятая после репродукции. Для нее этих четырех лет не было, она не знала, что за бури у него в душе бушевали.

– Несчастный он человек, – покачал головой Григорий. – Поневоле поверишь, что нельзя мертвую душу так долго беспокоить и земле не предавать.

– Да, умерла так умерла – вот как надо. Он ведь только сейчас понял, что все эти четыре года ломился вперед, ничего вокруг не видя и не понимая. Помнишь, Гриша, мультик про волшебную лампу? Там джинн говорит Аладдину, что никогда не будет оживлять мертвых, потому что не терпит запах мертвечины. Наш уважаемый главврач наконец-то унюхал этот запах! Наконец-то понял, что именно в ней, в мертвечине, и копался...

– А ты – разве нет?

– Ну, я-то с самого начала это понимал. Да что говорить, я теперь сам мертвечина.

– Если ты сам так считаешь...

– А ты что считаешь? Давай откровенно, Гриша, ты ведь мечтаешь поскорей смыться к принцессе, чтоб не видеть и не слышать меня! Какой тебе от меня прок теперь?

– Никакого, – покачал головой Гриша.

– Вот!

– Давно уже никакого, – продолжал Гриша. – Мы дружили без всякого прока и резона. Я надеялся, так будет и дальше. А что может помешать? Мне даже коляску твою толкать не придется, она на батарейках. Может, нам прямо сейчас смотаться в город, купить водки...

– Водки мне пока нельзя. – Донской вздохнул и тронул пальцами левый бок. И вдруг он улыбнулся – слабо и мечтательно. – Слушай, Гриша, а возьми меня к себе в больницу. Оформите меня хотя бы кладовщиком, вахтером – кем угодно, хоть разгибателем бананов в столовую. Буду рядом с тобой мужества набираться, слова разные героические от тебя слушать.

– Слова тебе не помогут.

– Да куда уж... Горе побежденным! Но видишь ли, я понять хочу, что такое во мне произошло? Когда было у меня две жизни – знаешь, как я их ценил, как за них боялся?! А теперь только одна – сытая, спокойная, бестолковая... И так хочется отдать ее без остатка, пожертвовать для чего-то стоящего, чтоб хоть на могиле хорошие слова написали. Но кому она теперь нужна, эта жизнь?

– Тебе в первую очередь, наверно.

– Да ладно, молчи! Я и в той жизни ничего путного не сделал, а теперь куда уж?.. Эх, Гриша, как мне хотелось стать таким же, как ты, – спокойным, значительным, самодостаточным... Сидел бы в кабинете, обложась первоисточниками, и искал себе какую-нибудь истину.

– И что мешало?

– Все истины давно уже подмяли под себя такие вот основательные ребята, как ты, Гриша. Мне осталось только идти между вами – осторожно, чтоб не помешать. Я, наверно, сопьюсь скоро, как думаешь?

– Думаю, не успеешь.

– Плохо ты меня знаешь. Меньше пяти лет я не проживу, а за это время столько можно успеть...

– И все равно не успеешь. Я поговорю с главным, и тебя перевезут в наш центр. Можешь стать кладовщиком, если хочешь, суть не в этом. Я с тебя глаз не спущу. Если будешь пить в одиночку – вправлю торпеду. И нытье твое я там слушать не собираюсь.

– Суров ты не по годам, – усмехнулся Донской.

– Суров или не суров, а слов на ветер, кажется, никогда не бросал.

В эту минуту откуда-то материализовался незнакомый сотрудник базы и тихонько напомнил Донскому насчет каких-то процедур.

– Прощай, Гриша, – сказал тот, разворачивая свою тележку. – Поехал я твердости духа набираться. Привет девчонкам. Надеюсь, ты не пошутил насчет должности кладовщика...

«Слишком легко мне было, стоя на здоровых крепких ногах, спорить с ним – калекой, – подумал Григорий, глядя, как катится прочь тележка, подскакивая на ямках. – А что поделаешь? Жалости он не потерпит. Надо ставить парня на ноги – хотя бы морально. Будет чем заняться в ближайшие месяцы и годы. А иначе какие же мы непобедимые?»

Большое добродушное море тихо шевелилось у подножия скалы, незаметно и неотвратимо перемалывая ее в песок. На вершине было спокойно – сюда почти не долетал детский визг, музыка и рев водных мотоциклов с пляжа.

Григорий лежал на самом краю и перебирал в пальцах цепочку с блестящим жетоном, истинную цену которого знали только посвященные.

«Вот передо мною море, – думал он. – Самое сильное и самое мудрое существо на планете. Какое ему до меня дело? Вот брошусь сейчас в него, а оно вздохнет – и вытолкнет наружу. Или проглотит? Но зачем меня глотать – эдакую крупинку? А зачем жалеть?»

Живой чистый ветерок шевелил травинки, уцепившиеся за камень маленькими упрямыми корнями. Все здесь было просто и разумно устроено. Здесь было трудно думать о том, что кого-то сейчас сводит с ума боль, кто-то смотрит на другого через прицел, кто-то добровольно делает шаг в пустоту с крыши многоэтажки... Как все это нелепо. Отчего люди не могут жить так же просто и разумно, как эти травинки на скале?

Григорий вытянул руку и разжал пальцы. Блестящая безделушка скользнула в воду, серебристо блеснула в ней и затерялась в зеленой глубине.