Аркадий Стругацкий - Страна багровых туч. Глиняный бог

— Концентрацию водородных ионов в растворах вы должны определять с высокой степенью точности. В конце концов, вы должны ее просто чувствовать с точностью до третьего знака, — поучал он.

Я долго не мог понять, почему это так важно. Только впоследствии, когда здесь, в пустыне, разыгрались трагические события, я понял смысл всего этого…

Из лаборатории, где жил Шварц, для анализа мне передавали либо растворы, либо кристаллические вещества. Пуассон, как правило, приносил мне золу. Он у себя в лаборатории что-то сжигал, и мне предстояло определить состав того, что оставалось. Иногда он приносил растворы. Но это были не те кристально-чистые растворы, которые поступали от Шварца. Его растворы почти всегда были очень мутными, с осадками, иногда неприятно пахнущими. Передавая их мне, он настаивал, чтобы, прежде чем я помещу их в потенциометрическую кювету или в кювету нефелометра, я их тщательно взбалтывал. Однажды мы с ним крепко поспорили.

— Послушайте, Пуассон! Как-то доктор Шварц забраковал мой анализ только потому, что я чистый химический реактив высыпал на руку. А вы мне приносите какие-то помои. Вот, например, глядите, в пробирке плавает какое-то бревно, или кусок кожи, или черт знает что! Как ни болтай, а эта грязь либо попадет, либо не попадет в анализ. И я уверен, что при той точности, которая требуется, у вас могут получиться разные результаты.

— Сделайте так, чтобы эта ткань попала в анализ, особенно в качественный, — произнес он и ушел.

Результаты каждого анализа я выписывал на специальном бланке, указывая все данные: какие химические элементы входят в состав препарата, их процентный состав, полосы поглощения вещества в ультрафиолетовой и инфракрасной части спектра, коэффициенты рассеяния, концентрацию для растворов, тип кристаллической структуры для твердых и кристаллических веществ, концентрацию водородных ионов и так далее.

Вначале я выполнял всю работу автоматически, не думая, каков ее смысл и для чего она необходима. Меня просто увлекало многообразие сведений, получаемых о веществе при использовании современных методов исследования. Было приятно узнать о каком-нибудь розоватом порошке, что молекулы вещества расположены в нем в строго кубическом порядке. А об этом говорил рентгеноструктурный анализ. О том, что это органическое вещество, в котором есть метальная, гидроксильная, карбоксильная и ароматические группы, что имеются двойные и тройные связи, свидетельствовал спектрофотометрический анализ. Что вещество имеет кислую реакцию — об этом говорил потенциометрический анализ. Что в состав молекул вещества входят атомы кремния, алюминия, железа и т. д., я узнавал из результатов эмиссионного спектрального анализа. Иногда данных получалось настолько много, что я свободно писал химические формулы исследованных соединений.

Закончить химический анализ написанием формулы вещества мне удавалось только для препаратов, которые поступали от Шварца. Что касается анализов для Пуассона, то они были такими же мутными, как и его растворы. Это было огромное нагромождение всяких химических элементов, групп, радикалов, ионов. В них было все что угодно. Спектральный эмиссионный анализ золы давал такое огромное количество линий, что только после многочасового изучения спектрограмм можно было выписать все те элементы, которые там обнаруживались.

Однако вскоре после того, как я произвел минимум двести анализов, я вдруг сделал открытие: получал ли я чистые вещества от Шварца или “грязь” от Пуассона, я почти всегда обнаруживал кремний. Кремний в сочетании с другими элементами назойливо фигурировал почти везде. То он входил в кислотный остаток, то в радикал органического соединения, то встречался в качестве комплексного иона в сочетании с другими элементами, но кремний был почти всегда. Я сказал — почти, потому что было несколько анализов, в которых кремний не обнаруживался, но зато там обнаруживался другой элемент четвертой группы периодической системы Менделеева — германий.

Это было важное открытие, и я сделал его совершенно самостоятельно. Оно чуть-чуть, как мне показалось, приблизило меня к ответу на мучивший меня вопрос: чем занимаются здесь немцы. Когда же я убедился, что здесь исследуют соединения кремния, мне вдруг все стало еще менее понятным, чем раньше. Как химик, я знал свойства кремния и его соединений. Я мысленно перебирал в своей памяти многие из них, и они, как я был почти уверен, не могли представлять большого интереса. Соединения кремния — это песок, это различные твердые минералы — кварцы, граниты, шпаты, это стекло, жидкое и твердое, это материалы для режущих инструментов, вроде карборунда. Кремний — это различные силикатные изделия: кирпич, фарфор, фаянс… Все это давным-давно известные вещи. Стоило ли забираться в пустыню, чтобы тайком от всего мира, исследовать соединения кремния? Наконец я решил поговорить об этом вначале с Пуассоном, а после со Шварцем.

Разговор с Пуассоном просто не состоялся. На вопрос, почему в его анализах почти всегда присутствует кремний, он вдруг нахмурил брови, затем, как бы боясь, что его могут подслушать, шепотом сказал:

— Взгляните вокруг. Кругом песок. Песчаная пыль всегда может попасть в препарат. А известно, что даже ничтожные следы кремния легко обнаруживаются.

Это было сказано с таким видом и так выразительно, что почти означало: “Не будьте идиотом и не задавайте неуместных вопросов”.

Я его об этом больше спрашивать не стал, так как понял, что он врет. В его препаратах кремния всегда было очень много. Не мог же он специально сыпать в пробирки песок!

Разговор с доктором Шварцем оказался более интересным. Как-то я принес ему стопку анализов. Когда он стал рассматривать один из них, я сказал:

— В отношении этого я не совсем уверен.

— Почему? — поднял он на меня свои светло-голубые глаза. Он всегда имел привычку, рассматривая что-нибудь, жевать кончик спички. Это он делал и сейчас. Но после моего замечания мне показалось, что его лицо, всегда спокойное и самоуверенное, вдруг стало настороженным.

— Здесь я не обнаружил кремния, — ответил я, не спуская с него глаз.

— Кремния? А почему вы думаете, что он обязательно здесь должен присутствовать?

— Я его нахожу, как правило, во всех препаратах, которые вы мне передаете. Мы ведь работаем с соединениями кремния?

Последний вопрос я задал, стараясь казаться как можно более безразличным и спокойным, хотя по совершенно непонятной причине сердце у меня сильно стучало. Какое-то сверхчутье подсказало мне, что сейчас я коснулся чего-то такого, что является страшной тайной.

Вдруг Шварц громко расхохотался.

— Боже, какой же я идиот! И все это время я заставил вас мучаться над вопросом, с какими соединениями мы имеем дело? А ведь мне нужно было об этом вам сказать с самого начала. Ваша работа приобрела бы совершенно иной смысл.