Кубанский Г. - Мир приключений 1964

Никто уже не может сидеть спокойно. Пожилые зрители, пережившие революцию и гражданскую войну, вскакивают со своих мест. Кто-то, уловив в грохочущем оркестре мелодии маршей и песен тех лет, пытается петь. Бывшие фронтовики до боли в пальцах стискивают подлокотники своих кресел, яростно аплодирует молодежь. А еще через мгновение — музыка, цокот копыт, гул канонады, все утопает в таких аплодисментах, каких, наверное, не слышали стены ни одного цирка в мире.

Но вот постепенно все стихает. Гаснут прожектора, и манеж погружается в темноту. Темно и на экранах, а в динамиках уже слышатся звуки гармошек, приглушенное пение, мелодия “Яблочко”.

Потом в разных местах экранов вспыхивают огоньки костров. С каждым мгновением они разгораются все ярче. Уже видны в их отблесках усталые лица бойцов, расположившихся на отдых.

И вдруг в самом центре манежа сначала чуть тлеет, затем все ярче разгорается большой костер. Вокруг него лежат люди в буденовках и кубанках, шинелях, кожанках и бушлатах. Где-то вдалеке заливается гармонь. Слышится приглушенная мелодия партизанской песни…

Но вот все начинают поворачиваться в сторону главного выхода на манеж. Там появляются фигуры героев фильма “Красные дьяволята”. Лежащие у костра улыбаются им, аплодируют, жестами просят о чем-то…

“Красные дьяволята” некоторое время смущенно переминаются с ноги на ногу, потом сбрасывают с себя шинели и принимаются жонглировать револьверами, маузерами, саблями, гранатами — “лимонками”…

Юрий Елецкий весь день был занят в цирке и с трудом выбрал время, чтобы заехать домой переодеться. Тетка его, страстная любительница цирка, давно уже ушла, а он задержался немного, провозившись с крахмальным воротничком и новым костюмом, который надевал впервые. Едва собрался он выйти из дома, как раздался звонок и в комнату буквально ввалился Митрофан Холопов.

— Я знаю, ты спешишь, — торопливо говорит он, — но я к тебе по чрезвычайно важному делу…

— Потом, Митрофан! — пытается выпроводить его Юрий. — Ты же сам должен понимать…

— Я все понимаю, но дело касается Маши.

— Маши?..

— Да, Маши. Ей грозит большая, может быть, смертельная опасность.

У Юрия выступают бисерные крупинки пота на лбу. Он невольно отступает назад, пропуская Холопова в комнату.

— Да говори же ты толком — в чем дело? — хватает он его за отвороты.

— А ты успокойся.

Юрий бросает его на диван:

— Ну?

— Тебе они, Зарницины, ничего не рассказывали? Не делились своими опасениями?

— Да что ты меня расспрашиваешь? Не тяни, рассказывай поскорее!

— Значит, не говорили ничего… — будто про себя бормочет Холопов. — От всех, значит, скрывали…

— Что скрывали?! Бредишь ты, что ли?

— Скрывали, что гравитационное поле над манежем нестабильно, — выпаливает наконец Холопов.

— Да откуда ты знаешь об этом? — снова хватается за отворот Митрофанова макинтоша Елецкий. — Если они никому не сообщили, тебе-то кто рассказал?

— Маша рассказала. Вернее, проговорилась… Она ведь действительно срывалась уже, ты же сам знаешь. Упал один раз и Алексей. Это я от униформистов узнал. А может быть, таких случаев было и больше — они ведь скрывают это ото всех.

— Но зачем, черт побери?

— Как зачем? Опасаются, что аттракцион могут отменить… Не дослушав Холопова, Юрий бросается к телефону.

— А ты сиди! — рычит он на Митрофана. — Я тебя отсюда никуда не выпущу до тех пор, пока не проверю, правду ли ты сказал.

Не довольствуясь этим заявлением, Юрий подходит к двери и запирает ее, а ключ кладет себе в карман. Потом он набирает номер телефона администратора цирка. Ему долго никто не отвечает. Начиная нервничать, он торопливо смотрит на часы. Уже восьмой час, значит, премьера началась, и администратор не смог, конечно, отказать себе в удовольствии посмотреть первое ее представление.

— Ты только не Ирине Михайловне, — советует ему Холопов. — Она, видно, заодно с ними. Я уже пробовал с ней говорить…

Он действительно звонил Ирине Михайловне, полагая, что она, узнав о риске, которому подвергают себя Зарницины, поднимет тревогу. Она их режиссер и не может не нести ответственности за них. К тому же должна она подумать и о сыне. Из-за неисправности его установки могут ведь пострадать люди… А Ирина Михайловна не только не дослушала его до конца, но еще и накричала на него и бросила трубку.

“Что же делать? — нервничает Юрий. — Вряд ли удастся сейчас кому-нибудь дозвониться…”

Но тут вспоминает телефон вахтера — уж он-то не имеет права никуда отлучиться. Ну да, так и есть, вахтер на месте, и Юрий умоляет его срочно разыскать где-нибудь Машу Зарницину и попросить ее позвонить ему домой по чрезвычайно важному делу.

Пока ищут Машу, Юрий нервно постукивает пальцами по корпусу телефонного аппарата, стараясь не смотреть в сторону Холопова. А он недовольно ворчит:

— Не с Машей нужно об этом, а с Анатолием Георгиевичем…

— Ладно, помалкивай!

Но вот наконец звонок Маши.

— Что случилось, Юра? — испуганно спрашивает она.

— Пока ничего… Нужно только уточнить кое-что. У меня тут Холопов…

— Ах, Холопов! Ну тогда все ясно.

— И это правда, Маша?

Она молчит некоторое время, потом отвечает:

— Правда… Но не опасно. Мы обнаружили это уже давно, и с нами ничего пока не случилось.

— Но ведь вы срывались несколько раз.

— Да, срывались, но потому только, что это было неожиданно для нас. А теперь мы настороже. Вы не знаете, говорил Холопов еще с кем-нибудь, кроме вас?

— Кажется, только с Ириной Михайловной.

— Ну, тогда постарайтесь, чтобы он не сообщил об этом никому больше.

— Я постараюсь, Маша.

Пока Елецкий разговаривает, Холопов внимательно прислушивается к его словам, стараясь угадать, что отвечает ему Маша.

— Маша удивлялась, наверное, почему я сообщил об этом тебе, а не Анатолию Георгиевичу? — спрашивает он.

Юрий не удостаивает его ответом.

— Но ведь и тебе, наверное, интересно, почему я этого не сделал?

Елецкий все еще молчит, хотя ему действительно интересно знать, почему Холопов рассказал это ему, а не главному режиссеру.

— А не сделал я это потому, — не дождавшись вопроса Елецкого, продолжает Холопов, — что уверен — никто из них не встревожится так за судьбу Маши, как ты. Их она может уговорить, будто это не опасно, как Ирину Михайловну, наверное. Но ведь тебе-то она дороже, чем им. Как же ты можешь спокойно сидеть здесь да еще не позволяешь мне предотвратить несчастье?

— Не провоцируй меня, Митрофан, и лучше уж помолчи, — бросает на него грозный взгляд Юрий, а сам думает с тревогой: “А что, если и в самом деле произойдет несчастье?..”

— Пока еще не поздно, предприми что-нибудь, Юрий! — теперь уже почти грозит ему Холопов. — Учти, если с ними случится беда, тебе придется за это отвечать.