Г. Цирулис - Мир приклюяений 1956 (полная версия)

Есть! — по-военному отчеканил Лазарев. — Только, Петр Андреевич, объясняться нам не придется. Тот линь, за который вы меня взгрели, действительно валялся на палубе не по-хозяйски. Я ошибки свои признаю…

«Палубные зрители» собрались на корме, следя за медленно уходившим китом.

Кит потерян, — сказал спаррист.

Нет, — тоном знатока возразил ему юнга, — еще успеем всадить в него второй гарпун.

Где ж тут успеть? Видишь, он уже подыхает.

Давай спорить на десяток папирос, что успеем.

Проиграешь. Кит захлебнется и утонет. Это только убитый кашалот держится на воде: у него сала больше. А финвал пойдет на дно.

Сколько под ним глубины? — спросил кто-то.

Что, хочешь за финвалом нырнуть?

А почему бы и нет? Пустяки! — вмешался третий механик, только что вышедший из машинного отделения после вахты. — Ведь под ним глубины-то всего три с половиной километра.

Послышался чей-то смех.

— Что же тут смешного? — рассердился завпрод. — Сейчас на дно пойдет шестьдесят

тысяч рублей чистым золотом.

На корму вышла буфетчица Люба. Она перестала накрывать стол к обеду в кают-компании, как только узнала, что кит оборвал линь. Она молча глядела на кита, а потом, вздохнув, бросила в сердцах:

— Ух, зараза!

Старший помощник, медленно спускаясь со штурманского мостика, столкнулся на трапе с капитаном.

Что с вами, Спиридон Севастьянович? — спросил у него капитан. — Отчего вы держитесь за сердце?

Вахту сдал и пойду полежать, — с волнением ответил старший помощник. — От этих китов я наживу порок сердца.

Мы зайдем в Найоко, — сказал капитан. — Вам обязательно нужно показаться врачу…

…и списаться на берег, — докончил старпом. — Хватит с меня на старости лет этой охоты…

Кит покачивался почти без движения на плоских волнах мертвой зыби, когда к нему осторожно подходило судно. Он непрерывно выпускал низкие фонтаны.

Кузнецов стоял у пушки, готовясь к выстрелу. Его бледность бросалась в глаза. Зарва стоял рядом с ним.

— Цельтесь под ласт, — говорил он спокойно. — Перед нами уже не кит, а пловучая мишень. Вроде той бочки, по которой вы учились стрелять гарпуном… Впрочем, можете теперь бить куда угодно: он и так скоро кончится. Нужно только взять его на линь, чтобы не утонул. Кем вы служили на военном флоте?

Старшим матросом.

На каких кораблях плавали?

На сторожевых.

Зарва обернулся к мостику.

— Самый малый! — скомандовал он. — Лево руля! Обе машины стоп! Теперь можете стрелять. Кит ведет себя превосходно. Отличный кит.

Кузнецов тщательно навел прицел. Руки его уже не дрожали.

На выстрел отдаленным раскатом грома ответило с острова эхо.

Взрыв гранаты был глуховат; она разорвалась в теле животного. Кит начал дробно бить хвостом. На воде появились водовороты, как от гребного винта.

Из туши хлынула кровь. Свыше шеста тысяч литров крови, расплываясь по воде, постепенно окружили судно.

Стая глупышей опустилась на воду. Они сновали возле кита и выклевывали из воды кровяные сгустки.

Лебедка стала тихо подтягивать кита к борту. Он не сопротивлялся и редко выбрасывал тонкие кровяные фонтаны, едва поднимавшиеся над водой.

Коснувшись борта, он запрокинулся на бок и начал медленно тонуть.

Лазарев, перегнувшись за леерное ограждение, быстро вонзил в его тело длинную трубку, соединенную с резиновым шлангом. Заработала электрическая помпа, и меньше чем через минуту телу кита вернулась способность пловучести. Помпа продолжала накачивать в тушу воздух.

Дул свежий ветер. С оголенного бока кита быстро испарялась вода, и на гладкой коже собирались мелкие морщины. Вместе с испарявшейся водой быстро исчезал с кожи и золотисто-шоколадный цвет, как пыльца с крыльев бабочки. Кожа сначала серела, а потом становилась все темней, почти черной.

На судне подготавливали цепи и стальные тросы, чтобы пришвартовать кита к борту. Кузнецов старался багром подцепить в воде конец троса, чтобы накинуть петлю на хвост кита.

К Кузнецову подошел Зарва и протянул руку:

— Поздравляю с первым китом.

В послеобеденный «капитанский час», во время которого все суда курильской китобойной флотилии переговаривались между собой по радиотелефону, в радиорубку вошел капитан. Когда пришла очередь «Пассата», радист протянул ему микрофон.

— Китобои, китобои, говорит «Пассат»! — негромко и отчетливо заговорил капитан. — Даю промысловую обстановку. Мои координаты: широта — сорок пять градусов десять минут; долгота — сто сорок восемь градусов тридцать восемь минут. Ветер с зюйд-веста'. Зыбь — четыре балла. Вошли в полосу густого тумана. Видимость плохая. Очень плохая, — повторил капитан. — Если меня слушает Найоко, то передайте директору базы в Найоко не пойду, врача не нужно, сердце старпома в порядке. У борта имею одного кита. Я — «Пассат». Перехожу на прием.

Ольга сняла со стола синюю скатерть и бережно расстелила на нем большой плотный лист бумаги с ярко-красным заголовком “Конструктор № 10”. Она поставила на стол пузырек с клеем, разложила отпечатанные на пишущей машинке статьи, заметки и стихи — да, были, как всегда, и стихи! Забравшись с ногами на стул, молодая женщина устроилась поуютнее и замурлыкала:

А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер,

Веселый ветер, веселый ветер!

Ольга осторожно наклеила передовицу и, чтобы быстрее просох клей, подула на нее, смешно прищурив глаза. Прочитав заметку о молодых конструкторах, она зачеркнула одну фамилию: этого парня, пожалуй, не стоило критиковать — ведь вчера он сдал наконец чертеж начальнику бюро. Под заметкой Ольга поставила карикатуру на заместителя директора завода: собираясь чихнуть, он морщил нос, и от этого его усы топорщились. Под карикатурой были приведены слова замдиректора, которые он сказал ей, Ольге, редактору стенной газеты: “От всех ваших требований мне и чихнуть некогда”.

А как же ей чертить без хорошей туши, кальки, ватманской бумаги?

— Чихай на здоровье, дорогой! — пробормотала она, тщательно разглаживая рисунок.

Заместитель получился очень похожий и смешной. Здорово уловил сходство Коля Басов, ехидный паренек-чертежник, постоянный рисовальщик их стенной газеты. Правда, к карикатуре приложил руку и художник Румянцев — Ольгин сосед по квартире.