Марина Дяченко-Ширшова - Перевертыши

— А мама? — спросила она безнадежно.

Я подумал, что нормальная мать моментально должна была разобраться, где ее сын и где дочь. В любом обличье. Ну как же надо презирать собственных детей, чтобы не заметить очевидного?!

— Мама не простит, — сказала она еле слышно.

Тогда я не выдержал:

— Я понимаю, чем больше проходило времени, тем страшнее тебе было признаться… Но почему ты все-таки не сказала сразу?

— Я подумала, — тихо сказала девочка, — что пару дней… Подожду… Для интереса.

И замолчала.

— И что? — осторожно спросил я.

— И все пошли, — ее голос задрожал. — Пошли… в субботу… в баню!

— Что? — я не понял.

— Пошли в баню, — она закрыла лицо руками. — Я… я пошла, как Георг… в баню! И я там такое увидела!

У меня недюжинная воля. В моем деле иначе нельзя. Я успел наложить на себя стоп-смех прежде, чем издал хоть звук; она не знала, что такое стоп-смех, она увидела мое серьезное сочувственное лицо — и осмелела:

— Я была в мужской бане, понимаете! И как я после — после этого — как я… признаюсь?

И она зарыдала снова, а я сидел над ней, как скала над морем, не мог смеяться, но слезы у меня из глаз катились — в три ручья…

История закончилась в целом благополучно. Чудовищный клубок, сплетенный поколениями оборотней и одним моим недобросовестным коллегой, удалось, хоть и не без труда, распутать. Конечно, за полтора года животной жизни мальчик здорово сдал и нуждался в помощи дефектолога. Девочку, придавленную грузом вины, родители отправили в пансион, и не думаю, чтобы там ей было хуже, чем дома.

Кстати, недавно видел ее. Ей уже шестнадцать, она похорошела, умело пользуется косметикой, со вкусом одета, мило кокетничала с каким-то студентом в городском парке…

А проходя мимо, она, конечно же, сделала вид, что видит меня впервые.