Мария Галина - Берег ночью

Голос у него изменился — похоже, он опять входил в свой транс и мне было неловко наблюдать за ним, словно я подсматривал за чем — то, не предназначенным для меня… Я тихонько повернулся и на цыпочках выбрался из молельного дома. Чтобы не казаться невежливым, я пробормотал, — прощайте, святой отец, — но он не ответил.

На площади я напоролся на Матвея, который раздраженно спросил меня, где это я шляюсь. Временами характер у него вконец портился — хорошо еще, что не слишком часто.

— Я был в молельном доме, — неохотно объяснил я.

— Похоже, ты все — таки поладил со святым отцом, а? — спросил он — Долго же ты там болтался.

— Он показывал мне старую книжку, Матвей, — сказал я, — и обещал научить разбирать, что там написано.

— Кажется, он и впрямь имеет на тебя виды, — задумчиво отозвался Матвей, — Ну и почему ты киснешь, скажи на милость? Если ты пойдешь к нему в обучение, никто тебя больше беспокоить не будет. Он никому не даст тебя в обиду.

— Мне не по себе с ним. Не могу разобрать, что он за человек, — честно ответил я.

— Ты имеешь в виду — добрый он или злой? Возможно, ни то, ни другое. Я думаю, вся сложность в том, что он служит Богу, но ведь приходится ему иметь дело не с Богом. Для того, чтобы быть священником, мало любить Господа, да и людей любить мало — ему приходится слишком часто думать о дьяволе, о тех полчищах демонов, что дьявол посылает, чтобы помешать человеческому роду выполнять свое предназначение. Иногда мне кажется… что это делает его слишком жестким.

Он покачал головой.

— Нелегко ему приходится…

— И ты думаешь, что я смогу…

Он поглядел на меня.

— Я не уверен, что ты годишься для призвания. Но решаю не я, и даже не ты — говорят, это получается само собой. Возможно, Господь сам избирает себе помощника. Посмотрим…

Я уже открыл рот, чтобы что — то сказать, но услышал далекий крик и обернулся. Кто — то бежал, приближаясь к нам — впрочем, не слишком быстро, и я с удивлением узнал старую Катерину — двигалась она непривычно шустро для своего возраста и положения.

— А, это вы! — пробормотала она, мельком окинув нас взглядом, — не уходите, вы мне понадобитесь. Святой отец!

Она подбежала к двери молельного дома и начала колотить по ней кулаками. Я понял, что внутрь войти она не решается.

Один лишь раз она оглянулась на меня и спросила:

— Он там?

Я молча кивнул.

Наконец священник появился на пороге, щурясь от яркого света. Катерина, не потеряв привычной властности в голосе, обратилась к нему.

— Мне нужно, чтобы вы взглянули кое на что, святой отец, — сказала она. — У нас неприятности.

И торопливо двинулась в том направлении, откуда и прибежала, даже не оглядываясь, чтобы проверить, следуем ли мы за ней.

Мы миновали последние дома поселка и очутились рядом с клочком земли, отведенном под огороды — каждый раз с приходом весны его приходилось расчищать и огораживать заново. Я думаю, если бы не упрямство наших женщин, мы никакой пригодной в пищу зелени не видели бы.

— Вы взгляните только туда, — воскликнула Катерина.

— Силы небесные, — пробормотал Матвей.

Я тоже поглядел на посадки и увидел, что растения шевелятся. Поначалу я подумал, что они сошли с ума и двигаются сами по себе, подобно молоденьким деревьям в лесу, но потом понял, что шевелятся не они, а покрывающий их сплошной живой ковер.

— Откуда же они взялись? — удивился Матвей.

Они сидели на каждом листе, на каждом стебле, пригибая его к земле, — крупные, величиной с ладонь, жирные неповоротливые создания в кожистом панцире — у них было карикатурное подобие лица с маленькими подслеповатыми глазками и мерно жующими челюстями.

Заметили их не только мы одни — над пораженным участком кружились птицы; камнем падали вниз, а потом взлетали, отяжелев от обилия добычи.

— До чего же мерзкие твари, — с чувством сказала Катерина, — смотреть тошно. Это происки дьявола, святой отец?

Священник пожал плечами.

— Я так не думаю, сестра. В старых летописях сказано, что они приходят время от времени из леса. Просто нужно позаботиться о том, чтобы они не уничтожили все посадки, вот и все.

— А как…

— Огнем, разумеется, — коротко ответил священник.

— Что вы стоите! — прикрикнула Катерина. — Не слышали, что ли? Давай, Люк, руки в ноги, беги за лопатой, и ветошь прихвати!

Вскоре во рву, который окружил это живое поле, уже полыхала промасленная ветошь, а птицы, ныряя в клубах дыма, казались черными клочьями — порхающими лоскутами обгорелой материи.

Пламя, слизывая пространство, огороженное рвом, высушило растения и, когда оно перекинулось на них, мне показалось, что я слышу пронзительный писк — отчаянный, но еле уловимый, на грани человеческого слуха.

Сотни застигнутых огнем пришлых тварей отпускали свою опору и падали на землю, издавая сухой стук — они корчились и сокращались, пока их шкурка не начинала трещать и лопаться от жара. Меня замутило и я отвернулся.

— Нужно пройтись по всем остальным делянкам, — спокойно объяснил священник, — и собрать всех тварей, которые успели туда пробраться.

Осмотр затянулся до позднего вечера. Делянок было не так уж много, но пришлось заглядывать под каждый куст, и, когда мы с факелами в руках оглядели последний клочок земли, уже совсем стемнело. Все кругом было покрыто копотью.

Я подошел к отцу Лазарю.

Он стоял на границе выжженного участка и смотрел в пламя.

Полы его одеяния обгорели, но он не обращал на это внимания. Услышав мои шаги, он обернулся.

— Нелегкий день сегодня выдался, мальчик мой, — сказал он.

Я кивнул.

— Да, святой отец.

И, набравшись храбрости, спросил:

— Что это было?

Он рассеянно ответил:

— Кто знает? Иногда на поселки нападает всякая тварь. Полагаю, им в лесу голодно. Или они размножаются слишком обильно… не знаю. Но они по своему безобидны. Следует отличать то, что угрожает всего лишь нашим телам, от того, что угрожает нашим душам. Самой сущности человека.

— Оборотни? Бесы?

— Да, мой мальчик. Вот кого нужно страшиться, а значит — уметь распознавать, — сурово ответил он. — тех, кто рыщет повсюду, тех, кто похищает наши души, тех, кто извращает наш телесный облик прежде, чем мы отправляемся в последнее плавание.

— Они тоже приходят из леса? Как и эти вот штуки?

— Из леса… или из моря… Боюсь, — буднично закончил он, — что они обитают повсюду. И, к сожалению, способны принимать самые разные формы.

— И… человеческий облик тоже?

— Любой, и человеческий в том числе. Но это не люди. Это оборотни. Согласно преданиям, Господь проклял их еще на заре человечества.

Он больше ничего не говорил, но этого уже и не требовалось.

Мне казалось я вижу власть и силу, и ношу ответственности, гнетущую его слабые плечи, и понимание, озаряющее его, точно ореол бледного света.