Хол Клемент - В глубинах океана

Может быть, мне лучше всего отбросить игру в прятки и включить освещение. Я тогда буду видеть, куда иду, что исключит излишние затраты энергии, и у меня будет больше возможностей добраться до входа раньше, чем запасы энергии иссякнут окончательно и произойдет автоматический сброс балласта. Если же меня заметят, то пловцы, несомненно, приблизятся ко мне, так что я смогу хорошенько рассмотреть их глубоководное снаряжение перед тем, как убраться отсюда.

По натуре я человек осторожный, поэтому довольно долго обдумывал эту идею перед тем, как ее осуществить. Конечно, было много негативных моментов. Из того, что я видел только пловцов, нельзя было сделать вывод, что субмарин у глубоководных обитателей вообще нет. И если они все же были, то я мог никогда не вернуться на поверхность. Но на этот риск я пошел уже тогда, когда только затевал эту поездку. Некоторое время я обдумывал все доводы «за» и «против». Затем, почерпнув решимость из мысли, что возможностей у меня остается немного, я включил один из фонарей.

Да, разница ощутимая. Как я и предполагал, дно в основном было скальным и очень неровным — неудивительно, что мне непросто было эффективно использовать свои «ноги». Теперь, когда я видел, что делаю, я возобновил движение и, как я и надеялся, смог передвигаться гораздо быстрее и с меньшими затратами энергии. Передвижение и в этом случае было непростым делом — поскольку я перекатывался с боку на бок, по мере качения мне приходилось переключать как свет, так и «ноги»; но все равно такое улучшение воодушевляло.

Теперь я стал замечать вокруг себя множество мелкой живности — креветок и их родичей, — которых я раньше не различал. Они исчезали с пути, даже не отвлекая меня. Попадалась также какая-то растительность, хотя если подумать, насколько далеко эти растения находились от любого источника естественного света, становилось понятно, что это могли быть лишь примитивные формы типа губок. Как я понял, они не мешали, но и не облегчали качение.

Однако за возможность лучше видеть свое ближайшее окружение мне пришлось платить тем, что я хуже видел отдаленные объекты. Группа пловцов могла бы захватить меня врасплох, но то, что произошло на самом деле, было еще менее предсказуемо. Я потерял ориентацию.

Не полностью и не в смысле ориентации по сторонам света. Я все еще видел освещенную область слева от себя, хотя и не так хорошо, как раньше; компас еще работал, когда оказывался в правильном положении; но мое ощущение верха и низа, зависевшее скорее от моего вестибулярного аппарата, стало меня подводить, когда дно перестало быть горизонтальным.

Это изменение, должно быть, происходило постепенно, иначе я заметил бы его в пределах той небольшой области, которую видел хорошо. Но я проглядел его совершенно; внезапно я оказался на скалистом склоне, гораздо более крутом, чем все, которые я пересекал раньше. Не успел я понять, что происходит, как капсула чинно покатилась влево; а когда до меня дошло, никакие «ноги», выбрасываемые в направлении качения, уже не давали никакого эффекта.

Это было совсем не похоже на скатывание с горы в бочке; движение было медленным и грациозным. Я бы, пожалуй, с достаточной легкостью мог продолжать стоять в рост внутри капсулы, если бы не сосредоточился на панели управления. Но от этого не было никакой пользы — с таким же успехом я мог бы заботиться о собственном комфорте. Некоторые из «ног», конечно, немного замедляли движение капсулы, но остановить путешествие они не могли. Я беспомощно катился в сторону освещенной области, пока не закатился на тент крыши. В течение нескольких секунд я безуспешно пытался распределить свое внимание между верхом и низом.

Над собой я впервые ясно видел огни. Это были обычные лампы высокого давления на возбужденном газе — крупнее, чем все приборы подобного типа, используемые для освещения крупных объектов, которые я когда-либо видел; однако в них не было ничего необычного. На них было трудно смотреть из-за их ослепительного света, поэтому я снова не смог разглядеть, на чем они держатся.

Когда я посмотрел вниз, мое воображение подверглось более значительным испытаниям, несмотря на то что на нем уже начинали возникать мозоли. Мне уже было известно, что удивительная ткань отличается необычайной прочностью и эластичностью, — я видел, как она реагировала на падение носовой части «Пагноуз», у которой наверняка то там, то здесь были острые углы. Мне также было известно, что в нормальном состоянии она непрозрачная или, в лучшем случае, полупрозрачная. Я понимал, что участок ткани под моей капсулой окажется натянутым. Но мне никогда бы не пришло в голову, что при натяжении эта ткань становится прозрачной.

Когда движение капсулы полностью прекратилось, я увидел под собой обычное морское дно — скальный грунт, сходный с тем, по которому я только что катился. Сначала я подумал, что что-то резко остановило меня перед самой крышей, но, выглянув последовательно в несколько иллюминаторов, я понял, что это не так. Я закатился на крышу ярдов на пятьдесят от края, и капсула погрузилась в нее почти наполовину. Из иллюминаторов выше этого уровня я видел огни наверху и гладкую ткань внизу; из нижних иллюминаторов я видел внизу скальный грунт с участками ила, а повыше — зеленовато-белый, равномерно светящийся потолок — очевидно, это была ткань, подсвеченная с обратной стороны. Значит, ткань действительно была полупрозрачной; но тот участок ткани, который соприкасался с нижней частью капсулы, никаких препятствий для зрения не представлял. С этой стороны несколько «ног» были выпущены, и ткань, казалось, обволокла и их, растянувшись до незримо-тонкого слоя, но «ноги» ее все же проткнули, иначе я сейчас бы не висел на этой крыше. Кто-то, должно быть, проделал необычайно тонкую работу по молекулярной архитектуре, подумал я, — что показывает, что набор самых диких и ложных предпосылок ведет иногда к правильному выводу.

Но зачем вообще нужен этот тент? Морское дно под ним с виду ничем не отличалось от того, что находилось выше по склону. Внизу не было видно ни следов присутствия человека, ни искусственных сооружений. Я не видел также живых существ, а я смотрел очень внимательно — мне пришло в голову, что кто-то мог решиться на такие траты энергии ради того, чтобы выращивать пищевые растения при помощи искусственного света. Такая гипотеза по крайней мере не шла вразрез с их презрением к общепринятым этическим нормам экономии энергии; люди, которые тратят все эти киловатты на освещение океана, вероятно, не станут беспокоиться и о том, что превышают свои полномочия на владение земной поверхностью ради того, чтобы выращивать горчицу или что-либо подобное. Морское дно — это, вероятно, единственное место на Земле, где можно выкинуть такой трюк без опасения быть схваченным возмущенными соседями, не говоря уже о Совете по энергии. Единственной досадной несостыковкой реальности с этой новой теорией, если не считать мое естественное нежелание верить в существование таких безнравственных людей, состояло в том, что я не видел никаких насаждений. Кроме того, я не имел никакого представления о том, какой вид растительных культур можно выращивать на дне моря. Без сомнения, такие виды существуют; а если их и не существует в природе, то всегда можно обратиться к генной инженерии.