Кир Булычев - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 36

Геллер молча кивнул головой.

— Так вот, следующим этапом будет раса леоноров. Ух как заработают все наши научные учреждения и конструкторские бюро! Вот будет любопытный мир! Просто мурашки по телу бегают. И на кой черт тогда будут нужны всякие электронные машины? Один Леонор заменяет сто таких машин. Представьте себе, что наша фирма располагает десятком леоноров…

И директор пустился в пространные рассуждения на тему о процветании его фирмы, если в результате будущей термоядерной войны будут возникать живые мыслящие машины.

Они сидели рядом на веранде пустынного загородного кафе. Эльза курила сигаретку и иногда насмешливо поглядывала на Леонора, который рассеянно смотрел куда-то вдаль.

— О чем вы сейчас думаете, Леонор?

— О том, как странно устроен мир.

— Странно? Что же в нем странного?

— Мне совершенно не понятно, как вы, люди, так страстно любящие жизнь, делаете все возможное, чтобы приблизить смерть.

— Я что-то не очень хорошо вас понимаю. Кто стремится приблизить смерть? Я?

— Нет, не вы. Роберт Гудмейер, ваш отец герр Кегль, профессор Геллер.

— Ну, не обращайте на них внимания. Что касается моего отца, то он просто выжил из ума.

Эльза залилась громким веселым смехом и положила руку на плечо Леонора.

— Он просто старый дурак. Все деньги, деньги, еще раз деньги. И страх, что эти деньги отберут у него какие-то коммунисты.

— А зачем ему деньги? Разве вам не хватает?

— Что вы, Леонор! Если бы мой милый глупый папочка в один прекрасный день взял бы их все из банка, то ими можно было бы оклеить все двадцать комнат нашей виллы в Горовитце и еще осталось бы на приличную жизнь десяти поколениям его потомков.

— Так в чем же дело?

— А вот в чем… — Эльза повертела пальцем у лба. — Историческая традиция, наследственный идиотизм, беспричинный страх. И еще черт знает что. Но только не думайте, что я такая. Наше поколение совершенно иное. И мне так противно, что мой отец впутался в эти грязные атомные дела из-за денег.

Эльза вдруг обняла Леонора и, прижавшись к его щеке, шепотом произнесла:

— Мне так не хочется умирать от атомного взрыва, Леонор…

Он осторожно отстранил девушку от себя.

— А какая разница, от чего умирать. Ведь умирать все равно придется.

— Но лучше позже, значительно позже. Хочется пожить, многое увидеть, многое почувствовать. Жизнь интересна и прекрасна, ведь правда, Леонор?

— Н-наверное, — неуверенно произнес он.

Эльза резко отодвинулась от него и сказала:

— Вы какой-то странный, Леонор. И в гимназии вы были странным. И здесь. Неужели вам безразлично, когда умирать?

Он ничего не ответил.

— Скажите, вам не страшно умереть?

— Нет, — едва слышным шепотом произнес Леонор.

— И даже от атомного взрыва?

— Нет.

— Боже мой, вы врете!

— Нет, не вру. Я просто не знаю, что такое «страшно».

Глаза девушки наполнились ужасом. Леонор смотрел на нее спокойно.

— И вы не пожалеете расстаться с этим голубым небом, с этими цветами, с этой аллеей?

— Я не знаю, что такое «пожалеть»…

— И вам безразлично то, что рядом с вами я?

— Я не понимаю, что такое «безразлично»…

— Ну допустим, вы не понимаете. Но ведь любили вы кого-нибудь?

— Я не понимаю, что такое «любить»…

Эльза поднялась из-за столика и сделала несколько шагов в сторону.

— Боже мой. Вы ужасный человек. Вы страшный человек. Для чего вы живете?

— Чтобы решать сложные задачи. Чтобы разбираться в запутанных технических и научных проблемах.

— Для чего все это?

— Я просто иначе не представляю смысла жизни.

— И вам не кажется, что это…

— Я понимаю, что я не похож на всех. Но я ничего не могу поделать. Есть слова, которые я понимаю. Я так же, как и все люди, понимаю, что такое теорема, что такое логика, что такое доказательство, что такое машина, что такое реакция… Но есть слова, смысл которых для меня не ясен. Я не знаю, что такое любить, что такое привычка, что такое страх…

— Ну а свобода? Вы понимаете, что такое свобода? Я больше всего на свете люблю свободу.

Леонор на мгновенье задумался.

— Недавно я видел это слово на плакате, который перед зданием института носила толпа людей. На нем было написано «Свобода от атомной опасности». Я долго думал, что это значит. Мне кажется, что я понял…

— Что?

— По-видимому, — начал он неуверенно, — это такое положение, когда атомная война не помешает людям любить, увлекаться, наслаждаться жизнью… Когда смерть наступит не от взрыва, а от чего-то другого, например от болезни или просто от старости… Когда вы сможете жить без того, что вы называете страхом.

— О, да вы все прекрасно понимаете, Леонор, — обрадовалась Эльза и снова села с ним рядом. — Вы просто оригинальничаете, правда?

Он покачал головой.

— Я это выучил, как учат слова иностранного языка.

После длительного молчания Эльза вдруг спросила:

— Какие минуты вашей жизни для вас самые приятные?

— Когда я пойму что-нибудь очень сложное или когда решу какую-нибудь очень запутанную задачу.

— Наверное, все из области физики и математики?

— Почти да. Правда, сейчас я стараюсь понять нечто другое.

— Что?

— Может быть, это для вас будет смешно. Я стараюсь понять смысл существования людей. В моей голове не укладывается, как они могут жить, будучи такими противоречивыми существами, такими, я бы сказал… неразумными.

— Боже мой! Как я была бы счастлива, если бы вы разобрались в этой, как вы ее называете, проблеме. Я уверена, что вам удастся. И тогда…

— Что тогда?

— Тогда вы бросите работу у Гудмейера и у моего отца…

Эльза снова положила руку на плечо Леонора и мечтательно продолжала:

— Кровожадные старцы скоро вымрут. Останутся только те, кто любит жизнь. Может быть, вы, Леонор, когда-нибудь полюбите меня. И мы с вами уедем далеко-далеко. Мы будем совершенно свободны. И счастливы…

На устах у юноши заиграла едва заметная улыбка. Он нервно сжал руки.

— Вы знаете, Эльза, мне временами кажется, что я скоро, очень скоро разберусь во всем. И тогда я найду правильное решение.

— Пожалуйста, Леонор! Найдите его хотя бы ради меня. Я очень вас прошу…

Эрнест Холл, немного пошатываясь, делал неудачные попытки поддерживать фрау Гейнтц под руку. Но в конце концов дело обернулось так, что под руку взяла его она, и тогда они зашагали более уверенно. Намерение Холла было предельно простым: проводить мать к сыну и вернуться в клуб. Но после нескольких минут ходьбы ему захотелось узнать у немки, а что представляет собой ее сын, этот странный парень Леонор, с которым он так неудачно пытался завязать дружбу. Он долго не знал, с чего начать разговор, но тут вспомнил Эльзу и спросил: