Евгений Гаркушев - Пойте!

– Я хочу, – потупилась Маша. – Только зачем?

В квартире профессора действительно хотелось петь. Обстановка была какой-то музыкальной, хотя ни одного музыкального инструмента в гостиной девушка не заметила.

– Надо, – убедительно заявил профессор. – Подумайте сами – мы с вами не знакомы, как нам быстрее узнать друг друга? Только спеть.

Мария мнения профессора не разделяла, но авторитет Риты заставил ее внимательно отнестись к предложению Андрея Сергеевича.

– Что я должна спеть? Какую мелодию? В какой тональности?

– А вы и в тональности умеете? – заинтересовался профессор.

– Ну, не совсем умею. Ходила в музыкальную школу года три...

– Вот что значит незаконченное образование! – сурово воскликнул Земляникин. – Ваши преподаватели, можно сказать, жизнь вам поломали. Начал учить – учи, нет – так и не берись, человек сам до всего дойдет! Я вот консерваторию не оканчивал, и ни капельки не жалею! Более того, всемерно рад! Рад, рад, рад! – пропел профессор последние слова. Маше смотреть на поющего Земляникина было, как ни странно, весело и приятно.

– Так что? Петь?

Андрей Сергеевич вскочил с дивана, подбежал к окну и открыл его. В тихую комнату ворвались звуки: гул автострады, шум деревьев, крики детей, музыка.

– Прислушайтесь! И пойте свое имя! – предложил профессор. – Как ваша душа пожелает!

Маша встала – еще в музыкальной школе ее учили, что сидя поют только пьяные, и пропела:

– Ма-ри-и-я Цап-ли-на.

Получилось грустно, в миноре.

– Хорошо! Мария – лучше, чем Маша, – склонил голову профессор. И пропел, немного изменив мелодию и акценты, – Ма-рия Цап-лина! Вы не думали над тем, чтобы представляться только Марией? И запретить подругам звать себя Машей?

– Нет, не думала. Зачем?

Земляникин подбежал к книжной полке, отодвинул стекло, но взял не книгу, а маленький камертон. Стукнул по нему деревянной палочкой, вернулся к Маше.

– Грустные, грустные вибрации, – констатировал он, прислушиваясь к гулу камертона. – А вы никогда не хотели сменить имя?

– То есть? – опешила Маша. – Выйти замуж?

– Ну, это радикальный способ. Чтобы выйти замуж, нужно сначала изменить свою жизнь. А иначе даже такой красавице, как вы, может сильно не повезти.

Девушка улыбнулась. Какой приятный профессор! Красавицей ее не называли давно, со школы. Хотя в миловидности ей не откажешь, и цвет волос самый подходящий – она ведь натуральная блондинка – вздернутый носик и вытянутое личико позволял недоброжелателям заявить, что модельной карьеры стройной и даже длинноногой Цаплиной не сделать.

– Так а что тогда? – робко спросила Маша.

– Сменить имя! Вы бы не хотели стать Инной? Ин-на Цап-лина! – В имени Земляникин сделал ударение на второй слог, а в фамилии – на первый и на последний.

– Вы издеваетесь?

– Ничуть! – воскликнул профессор. – Проблема в том, что ваше имя не звучит! Не соответствует вам! Или вы не соответствуете имени. Впрочем, это можно исправить. Диез здесь, бемоль там, пару бекаров посреди мелодии, перед определенными нотами, несколько новых аккордов – и все будет просто отлично.

– Да что вы такое говорите? – прошептала Маша, подходя к профессору вплотную. – Какие диезы? Аккорды? Я ведь человек. И даже имя мое – не песня.

– Имя – не песня! Я люблю вас, Маша! – восхитился профессор. – Нет, имя – самая настоящая песня. Особенно полное имя.

– Не бросайтесь такими словами, Андрей Сергеевич! – нахмурилась девушка.

– Но ведь это на самом деле так!

– Я о любви.

– Из песни слова не выкинешь! Впрочем, сейчас это неважно, Мария. Не хотите быть Инной?

– Категорически нет.

– Тогда присядем. Вы, наверное, считаете меня сумасшедшим?

Маша смущенно потупилась. Она не считала Земляникина сумасшедшим, хотя для этого имелись все основания. Скорее, она назвала бы его приятным чудаком. Который, к сожалению, ничем не может ей помочь. Да, Рита неплохо развлекла ее, но какая это психотерапия – распевать на разные лады собственное имя? Или она действительно хочет выдать ее замуж за Андрея Сергеевича? О чем ни думай – мысли непременно возвращаются к замужеству... Ох, может быть, стоит пойти к настоящему психотерапевту?

– А я вовсе не чудак, Машенька, – заявил Земляникин. – Я ученый. И сравнительно недавно понял важную вещь. Можно сказать, сделал открытие – хоть это и звучит высокопарно, фальшиво. Я постиг основной закон мироздания. Впрочем, додумался до этого, стоя на плечах гигантов – тех, кто развивал квантовую физику и теорию струн, волновую механику и общую теорию относительности. Сформулировать мое открытие очень просто. Каждый человек – мелодия. Сложная, порой очень запутанная, неритмичная, не всегда мелодичная – как ни парадоксально это звучит – и все же мелодия. Точнее, набор колебаний. Вы, наверное, слышали о теории суперструн?

– Не доводилось, – вздохнула Маша.

– Тогда я вам расскажу. Физика – великолепная наука. Простая, всеобъемлющая и, главное, логичная. А пока – хотите чаю? Или кофе?

– Хочу. Чаю.

– Индийского? Цейлонского? С бергамотом?

– С бергамотом.

– Индийский с бергамотом. Фа диез. Прекрасный выбор, хотя в вашем нынешнем состоянии вам бы подошел зеленый с жасмином – си бемоль. Или просто черный, индийский – ре. Но мы ведь не будем сохранять ваше нынешнее состояние, правда? Мы будем звучать в унисон с миром!

– Наверное, – вздохнула Маша. – Может быть, я лучше пойду, профессор?

– Мы с вами выйдем на улицу, причем очень скоро. Прокатимся в роскошном автомобиле Маргариты, вибрации которого я слышу даже через закрытое окно. Рита и автомобиль звучат в унисон. Ей нужно было для счастья совсем немного, а именно, такую машину. Но пока – чашку чаю, кусочек песочного печенья – и поговорим о музыке и о физике.

Пока Андрей Сергеевич возился на кухне, Маша тосковала. Почему, как ни приятный человек, так сумасшедший? Хоть профессор и старше ее лет на двадцать, а то и тридцать, с ним интересно. Он смешной. Да еще и поет – причем не козлиным тенорком или хриплым басом, а мелодично, красиво. Наверное, в молодости в самодеятельности участвовал... Только нормальных слов в его песнях нет.

Чай профессор принес на расписном подносе: две тонкие, просвечивающиеся фарфоровые чашки и такое же блюдце с печеньем.

– Угощайтесь! И я отхлебну немного чаю, настроюсь на вашу волну, Машенька. На чем я остановился? На теории суперструн?

– На том, что каждый человек – мелодия, – подсказала девушка.

– Вот именно! И не только человек! Вот фарфоровая чашка, которую вы сжимаете своими прекрасными тонкими пальчиками – это аккорд. Чай, который вы пьете – нота. Квартира, в которой мы с вами находимся – приятная маленькая пьеса. Квартал с населяющими его жильцами, их домашними животными, голубями, что воркуют на чердаках, и носящимися под облаками ласточками – целая симфония. Или крупная организация, скажем, научно-исследовательский институт. Тоже симфония, но совсем другого рода...