Последний секрет - Бернард Вербер

Исидор и Лукреция останавливают свой мотоцикл с коляской. Они снимают каски, очки и плащи красного и черного цвета, из-под которых виднеются вечерние туалеты. На Лукреции пурпурное платье с разрезом, на Исидоре зеленый пиджак и просторная рубашка из бежевого поплина. Лукреция переобувается. Вместо мотоциклетных сапог на ней черные лодочки на каблуках-шпильках и модные чулки в сеточку. Исидор остается в мокасинах. Он смотрит на свою подругу, которую никогда ранее не видел в такой одежде. Теперь это уже совсем не девчонка, она определенно выглядит как роковая женщина. Длинные рыжие волосы, ниспадающие на пурпурное платье с разрезом, еще больше подчеркивают изумрудно-зеленые глаза, чуть подведенные черным карандашом. Блестящая губная помада придает ее лицу сияние. Благодаря высоким каблукам она стала на несколько сантиметров выше.

– Эти туфли новые, и они мне жмут. Давайте побыстрее зайдем, чтобы я от них освободилась, – с беспокойством признается Лукреция.

Оба журналиста присоединяются к тем, кто ждет, чтобы пройти на праздник, а в это время из громкоговорителей раздается симфоническая музыка.

Жером Бержерак в кашемировой куртке с моноклем в руке подходит их поприветствовать. Он предлагает им посмотреть на его «Киску».

– Это ваша подруга?

Миллиардер ведет их за дом. Там, в центре поля, они замечают то, что было названо «Киской». Это воздушный шар, постепенно приобретающий объем благодаря потоку теплого воздуха. На пока еще приспущенной сфере изображено лицо Самюэля Феншэ в три метра высотой.

– Это в честь Самми. Он по-прежнему рядом с нами. Шар надувается долго, но думаю, что к концу праздника «Киска» сможет послужить апофеозом, не так ли?

Жером снова целует ручку красивой журналистке.

– Ну а вы, как всегда, богатый бездельник?

– Как всегда.

– Если у вас слишком много денег, я с удовольствием вам помогу.

– Это была бы медвежья услуга. Когда денег нет, кажется, что они – решение всех проблем, а когда они есть, как в моем случае, обнаруживаешь большое зияние. Хотите, расскажу вам о самом лучшем? На прошлой неделе я взял лотерейный билет – так, лишь для того, чтобы показаться «бедным», – и выиграл! Так уж устроен мир, дело только за тем, не нужно ли нам чего-нибудь. К примеру, сейчас я хотел бы, чтобы мне не были нужны вы…

Исидор выказывает нетерпение.

– Послушай, сестричка, полагаю, праздник уже начинается. Не стоит пропускать начало.

Они входят и видят Миша, который дает указание охраннику, чтобы тот их впустил.

Пара садится за позолоченный стол. Лукреция пользуется тем, что длинная скатерть скрывает ее ноги, и сбрасывает туфли. Она массирует пальцы, изболевшиеся в слишком тесной обуви. Она вспоминает китаянок, которых обязывали перебинтовывать стопу, чтобы ножки были маленькими, и думает о том, что современная мода заставляет женщин страдать ничуть не меньше. Она веером растопыривает пальцы с накрашенными ногтями и гладит их, дабы утешить за то, что пришлось им навязать во имя красоты и фации.

Мажордом раздает карточки с программой: еда, речи, сюрпризы.

Все сели, двери закрываются. Звучит ода «К радости» Бетховена, тем временем сцена освещается. На эстраду поднимается Миша, держа в руке свои записи, он становится лицом к столу и начинает краткий доклад на тему удовольствия.

Президент НЕБА напоминает, что удовольствие – долг каждого человека. «Возлюби себя, и познаешь небеса и богов», – декламирует он, перефразируя Сократа, который призывал: «Познай себя». Он осмеивает стоиков, романтиков, героев, мучеников и мазохистов, которые не поняли, что мгновенное удовольствие – главная движущая сила жизни.

– Богу нравится видеть нас радостными, – заключает он.

Аплодисменты.

– Спасибо. Пируйте. Если вам нравится: ешьте руками! И не забывайте: грех лучше лицемерия.

Слуги в ливреях приносят блюда с икрой и шампанское; на бутылках указан год урожая. Маленькие рыбьи яйца лопаются на зубах, сок их растекается во рту. Шампанское заливает зародышей, заключенных в икре, и спирт высвобождает вкус нескольких сортов белого винограда, который поднимается к задней части нёба, и обонятельные сенсоры начинают улавливать аромат.

Миша напоминает, что вечер посвящен памяти доктора Самюэля Феншэ. -…Но помимо того восхищения, которое мы испытываем к Феншэ как к психиатру-реформатору, талантливому невропатологу, гениальному шахматисту, Феншэ – это образцовый эпикуреец, чему я хотел бы воздать здесь честь. -…Друзья мои, друзья мои! Повторяю, мы тут не для того, чтобы жить несчастными, и уж тем более не для того, чтобы умереть несчастными. Да будет облик Самюэля Феншэ маяком, который ведет нас. Умирать счастливыми. Умирать от удовольствия. Умирать, как Феншэ!

Снова овация.

– Спасибо. И еще. Мы имеем большую честь видеть среди нас Наташу Андерсен.

Топ-модель встает под звуки оды «К радости». Овации усиливаются. Аплодируя вместе со всеми, Лукреция Немро наклоняется к Исидору Катценбергу.

– По-моему, она ледяная. Я никогда не понимала, почему мужчин так привлекают эти высокие скандинавские блондинки.

– Может быть, потому, что они вызывают желание состязаться? Как раз потому, что они кажутся нечувствительными, хочется заставить их взволноваться. Вспомните Хичкока, он любил только холодных блондинок, так как утверждал, что, когда те делают что-то, слегка выходящее за рамки обычного, это сразу же кажется необыкновенным.

Наташа Андерсен склоняется к микрофону:

– Добрый вечер. Самюэлю понравилось бы здесь, среди вас, на этом празднике. Незадолго до смерти, когда мы разговаривали в машине, он сказал мне: «Думаю, мы переживаем переходный период, все становится возможным, нет больше технических границ в расширении человеческого разума, единственное, что замедляет это расширение, – наши страхи, архаизмы, наши блокировки и предубеждения».

Аплодисменты.

– Я любила Самюэля Феншэ. Это был светлый ум. Вот все, что я могу сказать.

Она садится, и праздник продолжается. Слуги приносят большие подносы с холодными и горячими блюдами. Свет гаснет. Бетховена сменяет Гендель. Он лучше способствует пищеварению.

Исидор и Лукреция незаметно подкрадываются к Наташе Андерсен.

– Мы расследуем смерть Феншэ.

– Вы из полиции? – спрашивает топ-модель, не удостоив их даже взглядом.

– Нет, мы журналисты.

Наташа Андерсен смотрит на них с пренебрежением.

– Мы думаем, это убийство, – произносит Исидор.

Она растягивает рот в разочарованной улыбке.

– Я видела, как он умирает в моих объятиях. В комнате больше никого не было, – говорит она, отворачиваясь, чтобы посмотреть, нет ли кого, беседа с кем была бы ей приятнее.