Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

– Ладно, – Толик встал, поскольку почувствовал, что в беседе пора сделать технический перерыв. – Надеюсь, я скоро, – пообещал он.

Однако скоро не получилось.

Из тесной комнатки с символичным голландским мальчиком на двери Толик вышел с побелевшим лицом. Оказывается, поглощать жгучий перец-не самое страшное испытание для организма. Можно сказать, не испытание вообще. Куда болезненнее с ним расставаться…

– Найми своему… – резко начал Анатолий, войдя в кабинет, затем сделал над собой усилие и выдавил сквозь сжатые зубы: – отпрыску… нормального логопеда! – он отхлебнул из кружки и продолжил, мягчея лицом: – Кстати, я когда сейчас из гальюна выходил, опечатку вспомнил. «Он ПОТНО прикрыл за собой дверь». «Л» пропущена, прикинь? И самое забавное, текст вычитывали раз семь: сперва я, потом редактор с корректором – хоть бы кто заметил! Так и ушло в типографию. Можешь добавить в свою коллекцию.

– Добавлю, добавлю, – Борис оживленно потер руки и полез в ящик стола за заветной коленкоровой тетрадкой с надписью «ГОНИВО» на обложке. Раскрыл на недописанной странице, хохотнул: – Это еще что! Вот у одного из мэтров, родоначальника российской космооперы, герой вместо стайеров «держал в руках два сканера, стволами вниз». Производства «Хьюлетт Паккард», я полагаю. Да и сам Степан недавно удружил, сперва устроил катание «на горных лУжах», потом положил всех врагов из теплового ружья с «оптическим прицеПом». Нормально?

– Положил на всех с опти-и-и-ическим прицепом, – с зевком повторил Толик.

Он вяло разделил радость товарища и задумчиво посмотрел на покинутый стул. При всем его удобстве и эргономике Толик предпочел бы сейчас что-нибудь более традиционное, на чем можно было бы расположиться не столь вертикально. К счастью, здесь же, в кабинете, присутствовал компактный диванчик, обитый темной кожей. Чересчур компактный, прикинул Толик, к тому же не раскладной, но если подтянуть колени к груди…

– Я прилягу? – не столько спросил, сколько предупредил он.

– Давай, давай, устраивайся, – поддержал Боря. – А то ты какой-то снулый. Перетрудился на полях любви, сексуальный революционер?

Толик поморщился.

– А это что?

На подлокотнике диванчика, в том месте, куда усталый путник собирался пристроить голову, лежало странное нечто. Какое-то не то вязание, не то плетение из толстых перекрученных нитей. Синтетические белые нити, похожие на маленькие канатики, беспорядочно переплетались друг с другом в центре композиции и свисали по краям аккуратно обрезанными концами.

– Наталья развлекается?

– Да нет… – ответил Борис, как показалось Толику, немного смущенно. – Это я… в общем, балуюсь. Молодость вспоминаю.

– Макраме, что ли? – вспомнил Толик несклоняемое слово.

– Оно самое…

– И что это будет? – Анатолий небрежно поднял все хитросплетение за один из свободных концов. Причудливая композиция раскачивалась и вращалась перед его лицом. Угадать в ней замысел автора пока не представлялось возможным. – Какое-нибудь кашне? В смысле кашпо?

– Да нет. – Борис осторожно отобрал у Толика плетение и задумался, куда бы положить. – Это будет маска индейца. Представляешь, последний раз плел нечто подобное еще в пионерском возрасте. А сегодня с утра – будто торкнуло что-то. Спустился в хозяйственный, взял два мотка по сто метров. И вспомнил все. Тридцать лет прошло, а – вспомнил. И какой длины нарезать, и в каком порядке связывать. А с чего это меня пробило – сам не пойму. Может, на вчерашнего Коровина насмотрелся?

– Так он же крючком, – вяло возразил Толик и снова зевнул.

– Так и мы ж на нобелевку не претендуем. Нам бы по старинке, голыми руками…

– Да ладно, – видеть старшего товарища оправдывающимся было забавно, но в данный момент Толик чувствовал себя слишком усталым даже для легкого подтрунивания, от которого в иной ситуации вряд ли бы удержался. Сейчас его волновало другое – удержаться бы на ногах. Впрочем, с этой проблемой он справился без лишних слов, только пару раз обиженно скрипнул диван.

– И все-таки римские патриции были правы, – напоследок промямлил Анатолий. – Во время трапезы следует возлежать, а не…

Он так и не закончил фразы, а Боря не стал его тревожить. Он накрыл спящего теплым пледом, затем вернулся к столу, допил остатки пива из кружки и вытряхнул в рот из пакетика чипсовые крошки, тем самым завершая трапезу.

Пусть поспит, глядя на Толика почти отеческим взглядом, подумал он. Герой-любовник! Казанова отдыхает! Э-эх!.. Крут-той перец!

Она позвонила ему три недели спустя. Сама. На редкость не вовремя.

Что ей стоило позвонить пару часов назад, когда он тупо морщил лоб, глядя на свое отражение на фоне чистого экранного листа, и готов был с благодарностью откликнуться на любое предложение. К примеру, покататься по кольцевой, пока голова не закружится, погулять без зонтика под дождем, чтобы лучше понимать язык рыб, или даже разобрать и перемыть замок из грязной посуды, сам собой воздвигнувшийся со дна кухонной мойки за какую-то несчастную неделю. Подумывал даже, а не приложиться ли по примеру П… шкина пару раз пустой башкой к ребристой батарее, один раз-для вдохновения, другой – чтоб не было синяка, благо отопление месяц как отключили. Правда, боялся с непривычки не рассчитать силы удара.

Она могла позвонить и час назад, когда он мусолил во рту и возил курсором по экрану корявые фразы первых абзацев, которые по мере перестановки и добавления новых слов становились все длиннее и непонятнее. Он отвлекся бы с радостью на любой телефонный разговор, лишь бы не думать, как расположить слова в деепричастном обороте и куда приткнуть неуклюжее словечко «дотуда». Бог свидетель, тогда – отвлекся бы.

Но не сейчас – когда он бесновался над клавиатурой, мял ее, как уминает домохозяйка перебродившее за ночь тесто, топтал пальцами, как топчет петух свой квохтающий гарем, – с единственным стремлением: успеть, записать! Нет, не сейчас – когда из него изливалось и фонтанировало, а попросту сказать, перло. Когда его самого перло – и всякому, кто заметил бы в двух последних утверждениях некую корявость, он готов был объяснить на пальцах, а то и на кулачках, чем отличается каламбур от повтора. Кстати, его стучащие по клавишам кисти с поджатыми большими пальцами, напоминали паучка, который быстро-быстро перебирает всеми восемью лапками, время от времени опускаясь твердым животом на пробел.

В общем, сначала он не хотел снимать трубку. Первые десять гудков надеялся, что обойдется, но к двенадцатому понял, что назойливый абонент на той стороне так просто не сдастся. Тогда он с усилием отнял пальцы от клавиатуры, резко поднес трубку к уху, раздраженно зашипев на запутавшийся провод, и рявкнул: