Николай Науменко - Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса

– Пятьсот тридцать два вправо…

Единственное, что нам остается, – это разговаривать. Но разговаривать с соседями надоедает быстро – лет через пять. Субъективных лет, поскольку тут нет времени. И тогда люди начинают искать поблизости друзей и родных. Иногда они рядом. Это счастье. Не зря в сказках писали: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Если в один день – то можно друг друга найти и разговаривать. В день на Земле умирает чуть больше ста тысяч человек. Это квадрат – десять на десять тысяч. Предельное, пожалуй, расстояние, на которое живая цепочка может передать твои слова…

– Алло. Симеон Ставракис…

– Алло. Симеон Ставракис… – транслирую я вправо. А потом вперед и назад. Симеон стоит далеко. Он уже давно пытается найти кого-нибудь знакомого. Пока не получается. Никто не отзывается на его имя.

Вправо и вперед слова уходят. Назад – нет. Мой злой сосед не повторяет имя несчастного грека.

– Хочешь вылететь из цепочки? – спрашиваю я его. Тех, кто не хочет поддерживать связь, немного. Но они есть – и мимо них выстраиваются обходные маршруты.

– Достал этот Ставракис! – ругается сосед. – Каждый год ищет… утихомирился бы.

Но имя все-таки передает.

У нас выдается маленькое затишье – и я пытаюсь поговорить с ним по душам.

– Может, не год, – говорю я. – Может быть, раз в день. Или в столетие. Тут нет времени.

– Все тут есть, – бормочет сосед. – Пульс есть? Сердце стучит? Значит, есть время.

– Почему вы такой злой? – спрашиваю я. К нам начинают прислушиваться соседи.

– Я не злой, я лишь не добрый, – отзывается сосед после паузы. – Достало. И не ад, и не рай. Бесконечное ожидание. А я всегда был нетерпелив. Вы-то в своем двадцать первом веке…

– Ну что вы врете! – не выдерживаю я. – Мы все здесь умерли в один день!

Сосед хихикает.

– Это вам только кажется. Очередь-то двигается. Кто ушел – на их место с задних рядов передвигают…

– Кто ушел? Когда ушел? – не выдерживаю я. – Что вы врете все время?

– Я не вру, – спокойно отвечают сзади. – Я умер в девятнадцатом веке. Стоял среди своих… потом здесь оказался. Вы что, думаете, к Нему по алфавиту вызывают? Нет, согласно тяжести грехов. Здесь, наверное, праведник стоял. Не успел окочуриться – сразу на суд и в рай. – Он хихикает. – Или наоборот. Так нагрешил, что в ад без очереди…

– Все вы врете… – повторяю я. – Все вы врете…

– А у вас как с грехами? – интересуется сосед.

– Нормально. Как у всех.

– Фигурка у вас соблазнительная, – с чувством говорит сосед. – Небось изменяли мужу?

– Я не замужем была.

– Все равно блудили.

Я перестаю его слушать. Блудила… врала… воровала… Не убивала. Все по мелочам. Согласно слухам в очереди – с таким набором грехов после Суда попаду в рай. Впрочем, слухи – они и есть слухи.

А еще есть слухи, что это вовсе не Страшный Суд. Что Бога нет. Что нас после смерти оживили. Например, прилетевшие инопланетяне. А теперь решают, что с нами делать.

Говорят и о том, что мы ненастоящие. Что нас воссоздали в компьютере, в виртуальном мире. Непонятно, правда, для чего. Потому мы и не устаем, не нуждаемся в пище…

– Алло. Две тысячи тридцать один. Восемьсот семь назад.

– Алло. Две тысячи тридцать. Восемьсот семь назад.

– Шелк косо стирай.

Я смотрю на соседа. Он чувствует мой взгляд и едва заметно кивает.

– Издалека шло, запуталось… А что делать-то?

Делать и впрямь нечего. Это глухой телефон.

– Шелк косо стирай, – говорю я. И явственно слышу, как уходит по ряду:

– Шел косо стирай…

Сколько же я здесь?

Месяцы? Годы? Века?

Под ногами – теплая ровная поверхность. Что-то похожее на камень, но теплое и мягкое. Над головой небо – другая поверхность, ровно и неярко светящаяся. И человеческое море вокруг.

– В детстве я любил играть в глухой телефон, – говорит человек за моей спиной. – Самое главное, что даже если очень стараешься ничего не спутать – все равно выходит смешно.

– Девятнадцатый век, да? – спрашиваю я с иронией. Сосед на миг замолкает. Потом сокрушенно говорит:

– Разве телефон не в девятнадцатом веке появился?

– Телефон-то, может, и в девятнадцатом, – отвечаю я. – А вот игры в глухой телефон…

– Прокололся, бывает, – вздыхает сосед. – Хотел как-то вас развеселить…

– Вот спасибо…

– Рано или поздно все закончится, – говорит сосед. – Все мы получим свое, отправимся в рай, ад… или на перерождение… Куда-нибудь отправимся. Может быть, еще будем вспоминать это время с теплотой…

На него нападает добродушное настроение – редкий случай. Пожалуй, с ним сейчас можно поговорить.

– Давайте читать стихи? – предлагает сосед.

Очень жаль, что нельзя заснуть.

– Пушкина?

– Это ваш русский поэт? Простите, не знаю.

Мы здесь все друг друга понимаем. Кажется, что говорим на своем языке – но все понимаем.

– А вы откуда?

– Из Франции.

Он еще не успевает закончить, а я уже понимаю – врет. Скорее всего он соотечественник.

– Интересно, что сейчас делается на том свете, – говорю я. – В России.

– Вас это и впрямь интересует?

– Угу, – с некоторым удивлением отвечаю я.

– У вас остались дети?

– Нет.

– Тогда вообще непонятно, какое вам дело до того света…

Я перестаю ему отвечать – и он скоро замолкает. Через час. Или через месяц. Трудно понять, время здесь субъективно. То ли наш разговор, то ли мое молчание – но сосед перестал транслировать слова. Некоторое время его уговаривали. А потом кинули мимо него обводку. Это неудобно, но ничего не поделаешь. Теперь он все время молчит, мой недобрый сосед.

– Алло… – говорит сосед справа.

– Алло, – повторяю я.

– Двести два. Сорок три вперед…

– Двести один. Сорок два вперед…

– Я понял. Все будет хорошо. Нас ждет чудесный новый мир. Мы простим друг друга и все будет хорошо. Надо только надеяться и верить…

Я повторяю чужие слова – отчетливо, старательно, бездумно. Это все равно не те слова, что были сказаны, и не те, что дойдут до адресата. Глухой телефон неумолим. Но я стараюсь. И думаю про хрупкие осколки слов, которые мы так беспомощно несем через вечность. Ведь это все не случайно? Это должно что-то значить? Не пытка, не насмешка, не равнодушие – но что тогда?

И мне кажется, что я начинаю понимать.

Если Он говорил с нами – а мы равнодушно повторяли слова, пока они не превращались в свою противоположность. Если мы умели только повторять, а не слушать…

Может быть, Ему захотелось, чтобы мы поняли – каково это?

Наверное, это все-таки когда-нибудь кончится. Если к горе, которую не может перелететь орел, раз в сто лет будет приходить мудрец и проводить по горе шелковым платком, то она сотрется раньше, чем закончится малая часть вечности.