Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Спасти чужого

По щекам Одри покатились слезы. Она уронила вязание и зарыдала.

– Не плачьте! Пожалуйста, не плачьте! – Я вытащил из кармана носовой платок – тьфу ты, проклятый адаптационный насморк. К счастью, кувшин с морсом стоял на кружевной белой салфетке. Я выдернул ее из-под кувшина и, встав перед Одри на колени (и четко понимая, что это один из самых, если не самый великий миг моей жизни) принялся вытирать ей слезы.

– Простите... простите меня... – Одри собралась с силами. – Я последнюю неделю стала такая дуреха... все реву, реву... Хотите морса? Сама делала.

Я выпил морса, чтобы ее порадовать и потому, что она сама его делала. Я стал убеждать ее признать Рене невиновным – чем вызвал новый шквал слез. Я снова вытирал ей слезы и даже начал лепетать нечто очень сомнительного свойства: если не получится спасти Рене, то я... чего я?

Я толком и сам не знал, чего. Да все, что угодно!

Спасла меня Таня. Она появилась на веранде и приветливо сказала:

– Добрый вечер Скью-ую-кью...

Кажется, они были раньше знакомы – потому что обменялись несколькими фразами на свистящем языке тироков. Потом Таня сказала:

– Нам надо возвращаться, Вася. Одри так расстроена, что вряд ли сможет чем-то вам помочь.

Уже когда мы садились во флаер, Одри выбежала из сада, трогательно прижимая к животу руки с вязанием. И громко крикнула:

– Спасите его, Вася! Прошу вас!

– Несчастная... – прошептала Таня, поднимая флаер с земли.

Весь вечер я провел в гостиничном номере, обложившись законами, подзаконными актами, уложениями, постановлениями, примечаниями, разъяснениями и комментариями.

Никакой лазейки не было.

По законам тироков преступление Рене каралось смертью.

Единственный шанс заключался в том, что нас судили по законам двиаров и Одри должна была вынести вердикт «виновен»-«невиновен». Но Одри свою позицию изложила ясно – значит, и этого шанса не было.

Уже за полночь я выкинул в мусорную корзину все распечатки, выключил планшет, откупорил припасенную в «дьюти-фри» бутыль виски и заказал в номер ведерко льда.

Законы не помогли. Значит, надо было включать мозги. Пусть не такие совершенные, как у тироков, но все-таки имеющиеся в наличии.

Камень преткновения – младе... да что я несу! Какой еще младенец! Эмбрион, зародыш. Но для тироков – пусть нам будет стыдно – это уже полноценное разумное существо...

А если все-таки убедить Одри сделать аборт? Какой-нибудь медикаментозный, быстрый... там же срок совсем небольшой...

Я подумал об этом еще несколько минут. И мне самому стало стыдно. И за себя, и за человечество. Что я вообще всерьез рассматриваю этот выход. Что отказываю будущему человеку... а человек ли он?

По гостиничному видеофону позвонил Тане. Та безропотно включила связь, продемонстрировав мне узенькую девичью постельку и выбившуюся из ночной сорочки высокую грудь. Деликатно прикрывая рот при зевках, она ответила на все мои вопросы.

Консультация меня ничем не утешила. Дите – эта самая предполагаемая Натали Легран – будет человеком. Даже без примеси тирокских чудо-генов.

Я извинился за звонок и пообещал больше ночью Таню не тревожить.

Итак – младенец неустраним. Он родится в свой срок.

Одри не переубедить. Рыдая от горя, она признает Рене виновным.

Судей не переспоришь, даже если и не хотят портить отношения с Землей. Спускать преступление Рене на тормозах – подрывать основы собственного общества.

Что же остается?

Закон есть закон... Суров закон, но это закон...

Я плеснул себе чистого вискаря, выпил залпом.

Как-то я неверно думаю.

Лучше так: закон – что дышло, куда повернул, туда и вышло.

Надо обратить против тироков саму основу их правосудия и морали. Надо... надо...

И тут меня осенило!

Идея была настолько неожиданной и при этом такой простой, что я подпрыгнул на месте и завопил от восторга.

Кажется, мы их переубедим.

Более того – мы их так переубедим, что и волки будут сыты, и овцы целы!

– Только для тебя, Одри, – прошептал я, глядя в окно, предположительно – в сторону побережья. – Только для тебя, родная... я спасу этого сукиного сына...

Есть миры, где суду и судебным процедурам придается огромное значение. Там строятся Дворцы правосудия, одежда судей преисполнена торжественной архаичности, слова приговора чеканны и звучны... Это, к примеру, Земля и Двиар.

Есть и такие, где общество старается словно бы спрятаться от печального факта судебной деятельности. Судей там выбирают на один раз и скрывают их имена – ибо судить, это не менее позорно, чем быть судимым. Здания, где идут заседания суда, строят на пустырях – а потом сжигают. Это, к примеру, Ханнт и Ритти-Ро.

А тироки к правосудию относились спокойно и нейтрально. По деловому. Нужен суд? Значит, он есть, аккурат между типографией и офисом транспортной конторы. Нужны судьи? Будет такая профессия, попрестижнее сантехника, но не такая уважаемая, как врач.

Поговорить с Рене мне позволили перед самым судебным заседанием. И даже приватности в этом не было никакой – тироки считают, что скрытничать могут только виновные.

Благоухая одеколоном «Нокте Рюа», одетый только в сандалии на босу ногу, я вошел в здание суда. Голые заседающие пупсы на судейской скамье и голые любопытствующие пупсы на скамьях для посетителей с любопытством изучали детали моей анатомии.

Хорошо хоть, было тепло.

Рене сидел в отгороженном решеткой уголке зала. Был он бодр, весел и жизнерадостен. При виде меня явно обрадовался и замахал рукой. Я покосился на судей – те кивнули, и я приблизился к подзащитному.

– Хочу сделать официальное заявление, – затараторил француз. – Я не требую от вас чудес и ни в чем вас не виню, месье Вася. Все, что я совершил, было поступком великой любви. Я пойду на смерть с высоко поднятой головой.

– Сдался? – мрачно спросил я.

– Да, месье. Если сможете, месье... Позаботьтесь об Одри?

Ох, с каким удовольствием я бы предоставил этого лягушатника его судьбе и позаботился об Одри!

– Я вас вытащу, – сказал я.

– Что? – Рене вытаращил глаза.

– Я вас вытащу. Только ответьте на один вопрос – вы ее любите?

Рене вдруг привстал и замахал руками, будто отгоняя рой назойливых пчел. Я оглянулся – в зал вошла Одри.

Обнаженная, конечно же.

Ох, если бы я не хотел ей помочь еще больше, чем ею обладать!

Наверное, в этом и есть ее секрет...

– Ладно, будем считать, что ты ответил... – Я отвернулся от Рене и занял свое место на скамье защиты.

А через минуту рядом со мной села Таня.

– Вы-то здесь зачем?

– Как представитель посольства. Чтобы помочь вам... ну, и чтобы забрать урну с прахом после кремации.

– Кремации не будет, – сказал я твердо.