Василий Бережной - Археоскрипт

Исчез Центрум…

И девушки увидели вокруг себя пустыню. Вместо движущегося полотна — отвердевший песчаный пирог, обдуваемый горячими ветрами, а вместо фресок и мозаик — холмистая даль, мертвый простор.

— Ступайте, ступайте, не стойте!

Марта слышит голос Туо и открывает глаза.

Мираж исчез. Ни Центрума, ни пустыни, а просто-напросто стоит она посреди своей комнаты, стоит на своих собственных ногах, а в нескольких шагах от нее мать простирает к ней дрожащие руки — точно так, как в детстве:

«Иди, маленькая, ко мне, иди ко мне!» Марта хлопает глазами, смотрит на мать, на Туо, на Аниту, ощущает, как дрожат колени, как силы ее покидают, и она падает на ковер. Опершись на руки, поднимает голову. Туо отстраняет мать — та хотела помочь Марте подняться.

— Не надо. Она может встать и сама, — твердо произносит он. — Вставайте, Марта, вставайте на ноги!

Когда она, пересиливая себя, встает на колени, мать снова бросается к ней, но Туо опять ее останавливает. Мать опускает руки, крестится.

Марта поднимается, сильно напрягаясь, качаясь, будто под хмельком, но в конце концов встает, выпрямляется!

— А теперь идите, идите к креслу!

Ах, это тело! Какое оно тяжелое, как тяжко нести его на ногах! Лицо Марты скривилось от боли, но она переставляет свои тяжелые ноги, свои непослушные ноги и направляется к креслу. Несколько шагов осталось — дойти бы, дойти!..

И она дошла. Села, облегченно вздохнула и улыбнулась. Улыбнулась устало, блаженно и счастливо. И все улыбнулись вместе с ней.

Туо вытер себе платком пот с лица.

— Так все это на самом деле было — Центрум и Атлантида? спросила Марта. — Все это правда?

— Правда, — ответил Туо. — Сохранились у нас на Филии не только легенды, но и снимки, фильмы, сотни фильмов. Не исключено, что весть о катастрофе подкосила Штурмана, первым ступившего на поверхность Филии.

Витают над Филией сказки…

Право же, кто в детстве не знал чарующей легенды о белых-белых птицах, которые летят на Филию с далекой Земли, такой далекой, что не видно ее даже в телескоп. А они летят и летят сквозь бездну холодного космоса — такие нежные, такие милые, такие прекрасные комочки живой жизни. Летят в твое детство и поселяются в твоем сердце навсегда.

Летели белые птицы и к маленькому Туо. Мать брала его ладошку в свою и выводила в сумерки синего вечера.

— Вот видишь, сыночек, золотая звездочка? А вокруг нее вертится Земля — планета наших прадедов. Оттуда летят к нам белые птицы.

— Такие, как в фильме?

— Такие, сынок.

— Ой, поскорее бы они прилетели! Я соскучился по ним, я их люблю!

Туо рос, начал учиться, а птицы все еще были в пути. Но вот однажды разнесся среди детей слух: прилетели! Вихрем помчались мальчики и девочки в лес, притаились в кустах, смотрят, слушают. Деревья тоже встрепенулись в ожидании, им ведь тоже тоскливо стоять в тишине, без птичьего пенья. Но птицы так и не появились. И пошла малышня домой, утирая слезы.

Мама приласкала маленького Туо, утешала, гладила по головке. Тихонько пела о белых птицах: лететь им далекодалеко, а они все летят и летят, помахивая белыми крыльями, нужно ждать, нужно долго ждать свою птицу.

Минуло детство, промелькнуло отрочество, пришла юность. И проснулось в душе неодолимое стремление к Земле, к этой затерявшейся во Вселенной точке, откуда пришли далекие предки. Это было что-то посильнее любопытства, немой крик души, ее миллионолетняя боль. Быть может, слышал Туо плеск праокеана и шум пралеса, передававшийся по наследству через многие поколения и сохранившийся в какихто клетках мозга…

— Отец, неужели на протяжении тысячелетий никто так и не попробовал побывать на Земле? — спрашивал Туо, и глаза его блестели.

— Пробовали… — отвечал отец. — Находились храбрецы. Только никто из них не вернулся. То ли гибли в космосе, то ли оставались на Земле — неизвестно.

— Я хочу побывать на Земле.

— Понимаю тебя, сынок. У меня тоже была такая мечта. И отец рассказал о своей научной работе, об исследованиях пространства, времени, которые могли открыть совершенно новые пути и способы коммуникаций. Туо с большим энтузиазмом включился в работу. Речь шла о том, чтобы использовать кривизну пространственно-временного континуума, вызвать такое его преломление, при котором намеченные точки сближались бы мгновенно. Это означало, что из Филии можно было бы переместиться на Землю так же легко, как в соседнюю комнату.

О белые птицы детства! Зачем вы поселились в душе? Почему не даете покоя?

Лаконтр выпил рюмку рома.

— Совершенно фантастическая идея, — сказал он, глядя на Туо, который сидел задумавшись, вероятно, все еще под впечатлением воспоминаний. — Никаких действительно научных обоснований.

— Но я все-таки здесь, — выпрямился Туо. — Разве это не доказательство?

Лаконтр выпил еще.

— Ну, знаете… Вас я считаю гениальным человеком. Но ведь и у нас были когда-то гении. И очень яркие. Ну хотя бы Леонардо да Винчи.

— А откуда отец знает, — перебила Марта, — может быть, Леонардо явился именно с Филии. Ведь биография его неизвестна. А все, что он делал, опережало время на целые века.

— Ты еще скажешь — и Свифт, и Ньютон.

— И это не исключено. И может быть, даже и Эйнштейн.

— Фантазируй, доченька, фантазируй!

— А что сказал бы отец, если бы, ну, положим, лет сто назад кто-нибудь сообщил ему, что можно будет со временем разговаривать через океан, да и не только разговаривать, но и видеть из Парижа то, что делается где-нибудь в Монреале? А ведь сто лет назад уже изучали электрические явления. И что, если бы кто-нибудь рассказал о радио, телефоне и телевидении тысячу лет назад?

— Наверно, сожгли бы на костре, — сказала Анита.

— А теперь сажают в психушку… — с горечью произнес Туо.

— А как же тебе все-таки удалось добраться до Земли? спросила Анита.

— Это тебе так же трудно понять, как египетскому фараону — устройство кибернетической машины.

— А все-таки? — не унималась девушка.

— Любознательный ребенок, — усмехнулся Туо. — Ну как ты поймешь, если я скажу, что мы изобрели пространственно-временной усилитель? Видела мой бриллиант? Это главная деталь. Дать ему питание, обозначить точку координат и… — Туо обвел всех взглядом и убедился, что слушают его с интересом, даже Луиза, которая и на этот раз забыла снять фартук.

— И что же он усиливает, этот усилитель?

— Кривизну пространства и времени. С его помощью можно мгновенно перенестись в заданную точку.

— И в Нью-Йорк? Вот так легко и просто?

— В том-то и дело, что не легко и не просто. Небезопасно. Малейшая ошибка — и сверзишься в океан, или окажешься на мачте высоковольтной линии, или угодишь под машину. Или хуже того — попадешь на какую-нибудь военную базу. На моем летательном аппарате была досконально рассчитанная система, и я очень удивился, когда вместо Центрума увидел пустыню. Подумал: ошибка в расчетах. А выходит, вычисления мои были правильными.