Андрей Платонов - Фантастика-1988,1989

Всю дорогу Топоров прикидывал, как лучше подступиться к вроде бы ясному делу, как принудить Волкова отдать ему личность Уркаганова без задержки, но, когда переступил порог кабинета председателя Совета Записи Волкова, вырвалось совсем другое:

— Ты преступник. Андрей! Уркаганов оставил десятки незавершенных работ, в которых сам черт ногу сломит. Если по-честному, мы с тобой математики экстра-класса, но разберемся ли без него? К тому же Уркаганов был генератором идей, щедро одаривал учеников, у него только поэтому и создалась своя школа. Преступно держать его в черном ящике лишний день, а он ждет там уже полгода!

Волков с комфортом расположился в мягком кресле, его глаза спокойно отдыхали на бурно жестикулирующем Топорове. Интересно, много ли сделал академик Топоров в теории тензорных изограв за последние полгода, пока добивается подсадки?

— Честно говоря, — ответил Волков медленно, — я бы предпочел оставить Уркаганова в этом, как ты говоришь, черном ящике. Да-да! Я постарше тебя, хоть и не так стар, как Уркаганов, понимаю… Он один из последних реликтов XX века. Талантище, самородок, но… не получил надлежащего образования. Интеллигент первого поколения.

— Ну и что? — вскинулся Топоров. — У меня отец и мать были рабочими.

Волков мягко улыбнулся, выставил перед собой пухлые руки:

— Нынешние рабочие образованнее интеллигентов XX века. Родители дали тебе духовную базу, хотя, на мой взгляд, — только не злись! — недостаточно широкую, а вот Уркаганов ее не получил вовсе. Но с его ураганной мощью ему все удавалось, все преграды рушились, как тут не уверовать в собственную непогрешимость? Он неуправляем, вот в чем беда.

— Я ему все объясню…

— Шутишь? Он не примет никаких объяснений.

— Все равно ему ничего другого не остается. Он получит право на вторую жизнь, я получаю на использование его знаний, опыта.

Волков мягко улыбнулся:

— С Уркагановым разговор в таком тоне не пройдет. Он тут же совершит бескровный переворот, власть над телом перейдет в его руки.

Топоров сказал тяжело, чувствуя, как напрягаются его мышцы, словно в минуту опасности:

— Это мы еще посмотрим.

— Смотреть будет поздно. А мы для того и существуем, чтобы предупреждать. Нет, Виктор, я против. Если ты еще бесишься, апеллируй к Правлению.

Топоров безнадежно отмахнулся, поднимаясь из кресла:

— Там сидят еще большие перестраховщики, чем ты.

Саша торопился в Институт Записи личностей. Когда запись вошла в практику, ее начали проводить в районных больницах, потом во избежание неприятных ассоциаций назвали пункты записи Салонами Подсадки, но первое удерживалось.

Запись вошла в быт уже лет 20, но дискуссии вокруг нее еще тлели. Необходимость подсадки признавали с оговорками. Записывали всех, но востребовали для подсадки далеко не каждого. К подсадке не принуждали, тем более что навязывать подсадников запрещалось законом. Выбирали по вкусу, тем самым был повышенный спрос на яркие личности, на чемпионов, ученых, музыкантов, мыслителей, художников, знатоков… В пыли остались любители балдеть у телевизора, посещать футбольные матчи, не требовались коллекционеры, бабники, туристы…

Права на вторую жизнь никто не отнимал, но если первую прожили недостаточно ярко, не в полную силу — пеняйте на себя. Не все могли стать чемпионами, героями, но, зная, что записывают со всеми потрохами, старались жить чисто и красиво. Смотрите в меня, потомки, я жил достойно!..

Техник провел Сашу в зал каталогов.

— Я поступил сюда, — словоохотливо заговорил техник, усаживая Сашу на жесткий стул перед небольшим экраном дисплея, — когда велась дискуссия: оставлять подсадников в тайне или объявлять об этом? Шли споры, мнения разделились, наконец приняли соломоново правило: оставить решение хозяевам. Это их право промолчать, кого они носят в своем мозгу, их право заявить об этом… Умеешь пользоваться этой моделью? Вот и хорошо, теперь этому учат в школе.

Саша включил компьютер, погнал поисковый маячок по экрану.

— Я не вижу причины, — сказал он, пожимая плечами, — зачем бы мне скрывать, что хочу подсадить в себя Леонида Карташова, инженера-гидроэнергетика.

— Именно так. Нет закона, чтобы заставить человека пойти на подсадку, но давление моды способно добиться того, перед чем спасет Верховный Суд и вся милицейская рать.

— Способно, — согласился Саша вежливо, — но я не из-за моды. Я немного знал Леонида Карташова, он жил в соседнем доме. Очень хороший человек… Я управлюсь с аппаратом, спасибо.

Техник широко улыбнулся:

— Ты ведь сын Топорова? Вы похожи. Я учился у твоего отца, подавал надежды, но потом пошло наперекосяк, попал сюда… Когда просмотришь еще раз, нажми кнопку. Я приду, и мы тут же проведем сеанс записи.

Через отведенные полчаса Саша нажал кнопку, его отвели в крохотную комнатку, в вену на руке вонзилась игла…

Очнулся он от встревоженного голоса в своем мозгу:

— Где я?

— Привет, Леонид, — сказал Саша медленно. — Добро пожаловать, находите и располагайтесь.

— Я погиб?

— Да….

— Невероятно, — удивился голос, затем нервный смешок. — Такое не могло со мной случиться. Я не космонавт, не летчик-испытатель, не каскадер. Приключений я избегал.

— Они сами нас находят, — сказал Саша, с трудом открывая глаза. Свет казался чересчур ярким. — В нашем городе больше двухсот тысяч автомобилей. Иногда с ними что-нибудь случается.

— Неужели я сел за руль?

— Нет. Кому-то за рулем стало плохо. Автомобиль влетел на тротуар. Я видел, как он тебя сшиб. Ты всегда выходил из подъезда в 8.20 с коричневым портфелем в руке.

— Понятно, — ответил голос после небольшой паузы. — Тебя зовут Сашей? Помню тебя. У вас на окне стоят цветы. Мать ухаживает… Тебе, я вижу, еще нет и семнадцати. Не рано ли взял подсадку? Мне 30, а я все не решался. Все-таки я трус.

— Я не трус, — ответил Саша, медленно приподнимаясь на столе, сел. — Мы с тобой подружимся, Леонид.

— Хорошо бы, — ответил Леонид с надеждой. — Вообще-то люди лучше дружат на расстоянии. Я с родителями не ладил, пока не поселился отдельно. Не ладил с соседями в коммуналке.

— Ты мидеевист, — сказал Саша. — Но как ни мило прошлое, а жить надо в будущем. Мир перенаселен, надо уживаться.

— Надо, — послышался вздох Леонида. — Если не уживаться, то все мы останемся невостребованными в Большом Загашнике.

Дверь распахнулась, вошел техник. Его глаза изучающе пробежали по лицу Саши.

— Как себя чувствует сын великого математика?

— Прекрасно, — сухо ответил Саша. Он не любил, когда заговаривали о его великом отце. — Я готов идти домой.

Саша покинул Институт Записи к концу дня. Главврач дал «добро». Притирка протекала на редкость быстро и безболезненно.