Райдо Витич - Игры с призраком. Кон первый.

Халена в то время и знать о том не знала и все удивлялась — в чем разница? Один гридень, другой дружник, а на борьбище вместе тренируются. Одно только приметила — в княжий терем дружники ни утричать, ни вечерять не захаживали. Потом поняла — не по чину. Гридни ж не только воины знатные, но и люди проверенные, верные, особо приближенные, арьергард. Случись что — на них в первую очередь надёжа, и в сечу и на заступу — им первым идти тож. Дружники опосля, недообучены — чего зря ложить?

Берег князь своих, что отец родной. На борьбище гонял без устали — ворог-то не пожалеет — о том помнил. Потому науку ратную добре вбивал, чтоб голову сберечь смогли, что свою, что чужую.

Халена то быстро поняла и не серчала, когда до дрожи в каждой клеточке тела от напряжения отжиматься заставляли, мечем не только правой рукой, но и левой биться.

Тяжело ей с двух рук драться было, непривычно, и князь, заприметив это, гонял ее без устали, по двое супротив ставя, да и в стрельбе спуску не давал — приходилось тугую тетеву натягивать и стрелу учиться пускать, занятие абсолютно для нее не знакомое. Зато в рукопашной равных ей не было, разве что сам князь, да и то не уменьем — силой, и стала она других тому, что знает, обучать, натаскивать войско княжье по части ближнего боя.

Приемы не сразу осиливали, иной раз без увечий не обходилось. Сил-то у мужей не меряно, а опыта мало. Опустит такой, не рассчитав, ребро ладони на сонную артерию сотоварищу и хорошо, что тот через полдня в себя приходит, а мог бы и вообще не встать. Оттого приходилось следить за тем, чтоб дружники не только правильно приемы выполняли но и силушку свою соизмеряли, а это самое трудное было. Привычные мечом махать от души, да кулаками, они никак в толк взять не могли — как в рукопашной победить можно, если все силы не выкладывать?

Намучилась с ними поперву Халена! К вечеру не приходила в терем — приползала. Тело ныло надсадно, руки ложку с трудом держали, да и есть не хотелось — спать бы да спать и не двигаться. Но и на лавке тоже проблема была пристроиться — там синяк, тут запястье растянула, тетиву натягивая. Каждая мышца болела, и казалось, полночи проходило, прежде чем заснуть удавалось, а утром снова на борьбище. И встать не знаешь как, а надо. Назвалась груздем — будь добра — лезь в кузов.

Вот и лезла. Зубы сцепит и вперед, на одеревеневших ногах до бочки с водой во дворе, чтоб голову окунуть и хоть немного сознание, затуманенное болью, прояснить. Потом утричать, ковыряясь лениво в каше, и на борьбище — себя и других истязать.

Ничего, потихоньку обвыклась и сама не заметила, как стала спать спокойно и есть с аппетитом и зубами уже не скрипела от натуги, да и боль притупилась, не мучила больше настырно, не вгрызалась злобно в тело. В терем больше не ползла — приходила, чинно на лавке с Гневомиром да Миролюбом до темноты, бывало, сидела, посмеиваясь над острословами, на люд поглядывая, на девиц да дружников, что друг пред дружкой прохаживались, заманивая, играя, себя выставляя. Но все чаще и чаще то в поле уходила — ложилась в высокую траву и по полночи в небо смотрела, любовалась его глубиной, яркими звездами, наслаждаясь тишиной, стоящей вокруг — ни гогота, ни топота, шуршания ночные да неясные стрекоты в траве — насекомых бессонница мучает; то с парнями коней обихаживала.

Добрый табун у мирян был, хоть и небольшой, что ни рысак — чудо, что ни кобылка — красавица. Тонконогие, резвые, норовистые, игривые. Манили девушку, очаровывали, своей признавали.

И повелось: что ни день — Халена у табуна, то гриву чешет, то скачет, как угорелая так, что свист в ушах, и почистить своих питомцев не брезгует, и покормить не забывает. А что лучше может быть, чем наперегонки с ветром да тучами мчаться, так чтоб лес мелькал, трава волнами по полю под резвыми ногами расступалась, чтоб дух захватывало и сердце в такт копытам билось?!

Нравилось ей, ох, нравилось здесь! Все посердцу было: от усов дядьки Купалы до сломанной сосны за святилищем. Она и разговаривать-то стала как миряне, почти не отличишь, не морщила больше лоб, пытаясь понять смысл слов: баз, анкерок, джирид, бодяк, вижоха, кондырь, желна, закомура, лазготуха, саломата, скудель. Быстро свой словарный запас витиеватыми выражениями и замысловатыми словами пополнила и, казалось, не говорит — поет. Каждое слово на языке, как кусочек сахара таяло, словно к чему-то тайному и необычно светлому приобщало.

— И-ге-ге-ий! — восторженно, улыбаясь, закричала Халена, ставя каурую на дыбы, и взвился ее клич к туче, сливаясь с ржанием лошади.

Не понравилось то свинцовому небу — шибко ж осмелел человечишко глупый, на кого рот раззявил? И заплакало от унижения, разорвалось молнией грозно, грохнуло раскатистым громом, то ли пугая, то ли предупреждая — не заносись.

Халена засмеялась заливисто, беззаботно подставила лицо под струи воды, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Вторил ей гогот побратимов, гарцующих рядом на своих конях, ворчание грома, шум дождевых струй, бьющихся о листву, пропитывающих траву и землю…

Наверное, именно такое состояние души и называют — нирвана: восторг, свобода, умиротворение, чувство востребованности и собственной значимости и опьяняющая красота вокруг, частью которой ты являешься.

Г Л А В А 15

Шел второй час дня, когда Ричард покинул владения Яна. Он был подавлен и зол, как табун диких лошадей с колючками под хвостами. Король с хмурой физиономией прошествовал на свою половину мимо притихших, мгновенно вжавшихся в стены охранников и с треском захлопнул двери.

От вчерашнего погрома не осталось и следа, если, конечно, не брать во внимание скверное душевное состояние дебошира. Он заперся, не желая никого видеть и слышать, а Айрон напряженно наблюдал за ним из аппаратной, страшась продолжения вчерашней эскапады.

Однако король, видимо, и не собирался второй спарринг устраивать.

Он, старательно обходя бары, послонялся по залам, пообедал, посмотрел видеоновости, позвонил на Мидон и Аштар и до ночи мирно просидел в своем кабинете, а в 22.00 лег спать, к облегчению дежурного лейтенанта.

Кирилл до ужина прождал у покоев короля, не решаясь зайти и потревожить и надеясь на его появление. Тема для разговора, такая важная еще вчера, сегодня казалась уже не столь актуальной и скорее надуманной, и Кирилл всерьез начал сомневаться — а не приснилось ли это ему: искусная игра Анжины, ее признание в любви, решение быть с ним?

После ужина, так и не дождавшись Его Величества, парень окончательно потерял уверенность в необходимости беседы и решил встретиться с королевой. Его так и тянуло к ней, и, шагая в сторону парка, наместник Энты понял, что скорей всего именно это и является главной причиной того, что он отложил разговор с Ричардом. Ему еще раз хотелось удостовериться в реальности происходящего, увидеть сияющие от радости глаза Анжины, услышать ее нежное, почти стыдливое признание и понять раз и навсегда, что это не игра воображения. Мысль же о том, что с королевой что-то не в порядке, вообще исчезла из головы, стерлась из памяти под давлением недавних бурных событий.