Райдо Витич - Игры с призраком. Кон второй.

Глава 4

Не зря Халена беду чуяла. Не зря товарищей поторапливала. И хоть коней не жалея, летели на подмогу соседям, а все равно не успели.

Гарью потянуло, когда они еще из леса не вышли. Неясный запах дыма, смешивался с духмяным ароматом сосновой хвои, полевых цветов и лишь тревожил, оставляя место сомнениям. Но чем ближе к городищу, тем сильней запах пожарища и лица дружников все мрачней, и бег лошадей все быстрей.

Они вылетели из лесу, уже видя сквозь последние стволы сосен серую завесу дыма, явственно различая обгорелые остовы строений.

Халену ознобом до кончиков волос пробрало от открывшегося вида и мертвенной тишины. Она до крови прикусила губу, сдерживая то ли рык, то ли стон: никого, ничего от целого поселения — опоздали.

Кони застыли у останков изгороди — догорающих головешек. Тихо — ни один муж слова не молвит. Лошади не ржали, хоть и пугались запаха гари и огня.

Первым Трувояр на родную землю спрыгнул. Пошел по городищу медленно и словно во сне, а взгляд — дикий и больной — все шарил округ, выискивая своих среди трупов родичей.

— Мамо… — тихо шептали губы

Халена не сдержала стона, спрыгивая на выгоревшую землю, уставилась в небо, сдерживая слезы. А там тоже никого: ни облачка, ни птицы, только серый дымок вьется.

Зажмурилась воительница: хоть куда смотри — больно.

И пошла за остальными по городищу в слепой надежде кого живого встретить.

Да только трупы, трупы: порубленные мужчины без броней — видно до последнего держались, так же ясно, что неопытны — по-глупому смерти отдались — кто с ножом в животе, кто со стрелой в сердце, в спине, кто без головы да без рук.

Парень молодой, девчонку-ровесницу телом прикрыл. У той стрела прямо в горле торчит, а он, как еж, со спины стрелами утыкан. Молодка как за водой шла, так смерть у колодца и нашла. А чуть дальше старик и мальчик, совсем дитя — оба зарублены. Лежат рядом и в небо голубыми глазами смотрят, ветер седые и русые волосы гладит и словно будит почивших — вставайте.

Халена застонала, на колени рядом с ними рухнула и взвыла в небо:

— За что?!!

— Бяда-а, — протянул Гневомир глухо. Ладонь посестре на плечо положил, присев рядом. — Крепись… Наши тоже здеся: Межата, Сулима в куски изрублен… В полон похоже и брать не брали. Всех положили…Да, эх!…

Воительница только челюсти сжала, черными глазами на побратима уставившись: воины?… Дети! Детей-то за что?!! А нет слов и сил на них нет. И слезы высохли. Пусто в душе, будто и ее как это городище выжгли. И ярость, что дым по селенью, ползет по сердцу, душе, разум затмевая.

И вдруг, глядя на убитых, четко осозналось — беда. Не баловство, не игрища — война.

То, что ночью было, иначе, чем обычным ратным делом не воспринималось. Может, сумрак игры с разумом играл, может душа, размягченная покоем да привольным житьем, боль принять не спешила. Да и не было настолько горьких потерь: воину на роду написано в сече полечь. Так то воин — муж зрелый, по уму живший, по чести голову сложивший. Больно, но печаль светлая — знатно пожил, знатно рубился и погиб за веру и правду, род оберегая. А этот мальчонка, за что Моране отдан? Наверное, только-только `мамо' говорить научился — рубашенка-то до колен, ножки голенькие…

Халена встала, лицо судорогой свело, а взгляд такой стал, что и Гневомир невольно отшатнулся.

Зачем она раньше жила и как — Халена знать больше не хотела, все, что `вчера' — ушло и кануло безвозвратно ненужное, а она четко осознала, зачем живет, что ей `сегодня' и `завтра'.

Тут завыл кто-то, страшно, дико. Гневомир с Халеной на истошный крик ринулись и увидели Трувояра. Полянич выл над телом пожилой женщины и мальчика лет двенадцати. И вопроса не было: кто? Только на лица посмотри — ясно мать и брат полянича. Мальчик видимо защищал дом, от которого сейчас лишь головешки остались — в руке крепко нож зажат.

— Тихо, паря, тихо, — пытался успокоить Трувояра, оттащить от тел Вологор. Удалось. Трувояр встал, обвел хмурые лица дружников безумным взглядом, кулаки сжал и видно не знает, что делать: то ли лететь неизвестно куда, сломя голову, то ли горло грызть первому попавшемуся, то ли погребальный костер готовить.

— Родные еще есть? — шагнула к нему Халена. Парень долго на нее смотрел, пытаясь понять, кто перед ним. И вот очнулся:

— Брат еще, Нежан… постреленок…

— Мертвым видел?

— Нет, — скривился, не понимая, зачем спрашивает.

— Значит есть надежда, что жив, значит и тебе жить, — заявила глухо. Парень моргнул, качнулся и рухнул на обожженную траву:

— А если он там, — не глядя, кивнул на пожарище.

— А ты не о плохом думай, а о хорошем, — и обвела взглядом дружников. — Десяток здесь остается. Людей схоронить надо. Потом к князю пойдете, о том, что степняки с городищем сотворили, расскажите. Остальные вперед. Попытаемся нагнать…

— Эй!! Сюды!! — закричал кто-то слева. Все дружно ринулись на голос, увидели Лютабора, что пытался расчистить место. Мужики дружно взялись за бревно, откатили второе и открыли крышку погреба:

— Ой, ой!! — донесся женский всхлип. На свет с помощью дружников пожилая женщина вылезла, следом детишек вытащили да двух девок. Небольшой улов — девять человек, а все ж лица у воинов посветлели — хоть кто-то выжил.

— Тетка Белуха! — подскочил Трувояр к женщине. — Вы Нежана видели?

А та лишь выла, качаясь не слыша его, не видя:

— Ой, ой!! А-ай! О-ой!!

Девчушка, шмыгнув носом, Трувояра за штанину дернула:

— Сбег он в Звениград к князю Малику.

— Много ли еще уйти успело? — схватила ее за плечи Халена. Девчонка открыла рот, разглядывая красивую женщину, у которой из-за спины рукоять меча торчала. Пожала плечами, на вопрос отвечая, и спросила, пальчик, испачканный в рот сунув:

— А ты богиня-воительница, да? Мирян хранительница?

— Халена.

Буркнула выпустив ребенка — понятно, что выспрашивать девочку дело глупое.

— Ваших, половина, как развиднелось, ушло в Звениград, — молвила девушка с испачканным сажей лицом. — Остальные домой сбирались, а тут черные налетели как туча. Мы, кто успел, детей похватали, к тетке Белухе в подпол кинулись… — всхлипнула, лицо ладонями прикрыв.

— Давно степняки ушли? Куда?

Девушка головой покачала:

— Не знаю…

— Час, два? — и рукой махнула: что толку пытать? — Сбираемся, Лютабор!

— Шибче, шибче!! — грянул тот и бегом к лошадям, указывая на ходу воинам. — Ты, ты, ты — остаетесь!! Звенько за старшого.

— Ну, посчитаемся, скверники! — прошипел дебелый Вологор, взбираясь на коня с таким лицом, что животина испугалась, шарахнулась.

— Ужо, будя их кисель из репья! — рявкнул кто-то из воинов зло.

Мигом отряд сорвался, полетел коней не жалея: лишь бы на этот раз не опоздать.