Сергей Абрамов - Рай без памяти

Человек впереди меня замер: он знал это место и шагнул назад. Двигался он, несмотря на тучность, легко и неслышно, как зверь кошачьей породы.

– Бойл! – позвал я.

Он обернулся:

– Ано?!

От изумления он даже растерялся, чего с ним никогда не случалось. Любопытно, что ни он, ни я не схватились за оружие – это произошло позже, – а сейчас мысль об этом никому из нас не пришла в голову. И первые наши слова только обнаружили обоюдную неловкость.

– Я тебя искал, – почему-то сказал Бойл.

– Зачем? – Мне было совершенно неинтересно зачем, но я спросил.

А он ответил:

– Потому что ты изменил. Раньше я только догадывался. Теперь знаю.

Ну и пусть знает! Не все ли равно. Мы с ним явно не о том говорили.

– Вы не пройдете, Бойл, – сказал я.

Смешок в ответ.

– Через тебя, мой милый.

Я положил пальцы на спусковой крючок автомата. Он тоже.

– Ты не осмелишься выстрелить, Ано.

– Дуло вашего автомата опущено. Если оно шевельнется…

Дуло не шевельнулось. А Бойл сказал нарочито равнодушно:

– Зачем нам умирать обоим? Пропусти меня, и разойдемся… живыми.

Вспомнились слова из Толькиной песенки: «Первый успех… первым успеть… точно нажать курок». Но я медлил. Как трудно все-таки убить человека!

– А что ты хочешь? – вдруг спросил Бойл.

– Бросьте автомат и шагайте к выходу.

– Оглянись назад. Мы не одни.

– Старый трюк. Не двигайтесь – выстрелю.

– Я первым.

– Сомневаюсь, – сказал рядом знакомый голос.

Но я даже не повернул головы, не спуская глаз с руки Бойла, лежавшей на спусковом крючке. А у него почему-то задрожали губы, отвисла челюсть и разжавшиеся пальцы выпустили автомат, бесшумно коснувшийся пола. Я понял, почему так неслышны были наши шаги: пол или, вернее, плоскость под ногами поглощала все звуки.

– Вы были правы, комиссар, мы не одни, – сказал голос.

Я взглянул и увидел свое повторение с автоматом, так же прижатым к бедру. Анохин-бис в таком же полицейском мундире стоял в двух шагах от меня и улыбался. Бойлу, вероятно, показалось, что я раздвоился. Он закрыл лицо руками и снова отнял их.

– Неужели схожу с ума? – прошептал он.

– Вы кончите иначе, – сказал мой альтер эго, – отступайте спокойно, не оглядываясь. Вот так.

Бойл, как загипнотизированный, попятился назад, не отводя глаз от моего двойника.

– Еще, – сказал тот.

Бойл сделал еще шаг и исчез, словно провалился сквозь землю.

– Только не в землю, а в люк, – поправил меня мой спаситель. – Видишь, экран погас.

Экран действительно сплошь почернел, как аспидная доска. Ядовито-желтая надпись, предупреждавшая об опасности, исчезла.

– А он? – вырвалось у меня.

– Его уже нет, – сказал Анохин-второй. – Еще секунду назад это был сгусток атомной пыли. А сейчас и она рассеялась.

– Не очень научно, – объявил я.

– Приблизительно, – сказал он миролюбиво, – мы ведь не физики.

– Я думал, ты здесь кое-чему научился. Были шансы.

– А я не помню, чему я здесь научился. Я уже говорил тебе: не помню, – повторил он. – Сейчас я – это ты со всем объемом накопленной тобой информации. Я выиграл скачку в гандикапе, я поступил в полицию, я был комендантом Майн-Сити и сидел у телефона в повстанческом штабе. А что я делал в действительности, не знаю. Я даже не знаю, как меня зовут, есть ли у меня семья, чем занимаюсь, кого люблю и кого ненавижу.

– Вернешься в Город – узнаешь. – Мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное, но я никак не мог найти ни подходящего тона, ни подходящих слов.

– Спасибо, – сказал он, сразу прочитав мои мысли, – я и так все понимаю. Вероятно, я не сделал здесь столь блестящей карьеры.

– Думаю, что ее обусловили не мои способности.

– Обстоятельства. Не считай себя пешкой на шахматной доске, на которой кто-то разыгрывает партию.

– Но партия-то играется. Когда мне плохо, появляешься ты.

– Только для того, чтобы увеличить объем воспринятой через тебя информации. Кроме того, вас хотят сохранить. Вероятно, твоя дуэль с Монжюссо в ложной жизни, спроектированной режиссером Каррези, тоже чему-то научила.

– Конечно, Бойл мог выстрелить первым.

– Не мог. Я знал, чем все это кончится.

– Запрограммированное знание? – Я не мог удержаться, чтобы не подчеркнуть своего человеческого, свободного от каких-либо программ естества, но он принял это как должное.

– Как всегда при наших встречах: все знаю – и что было, и что будет.

– А что будет?

– Чьи-то рецепторы снимут с меня накопленную тобою память и вернут мою.

– Зачем им понадобилась моя дилетантская память, когда у них есть второй Зернов?

Он посмотрел на меня так, словно хотел спросить: зачем спрашивать, когда у самого готов тот же ответ? Но все же ответил:

– Вероятно, мощность рецепторов ограничена. Один канал связи, и этот канал – ты. Или я, – засмеялся он и добавил: – А сейчас этот канал начнет действовать.

Я не понял.

– А что тут понимать, когда все ясно, – сказал он. – Возвращаешься домой, на дачу. Дочка, дачка, тишь да гладь, – засмеялся он, – а тянет. Родина. Даже меня тянет – теперешнего. Помнишь лужайку в лесу, где вы очутились после дачного ужина? – спросил он без всякой связи с предыдущим. – Узнаешь, если увидишь опять?

– Допустим, – сказал я.

– Оглянись.

Я оглянулся. Вместо фиолетовой дымки, окружавшей замкнутое ею пространство, я увидел поваленное дерево, на котором сидели тогда Зернов и Толька, и лесную чащобу кругом с белесыми пятнами просвечивающего неба.

– Прыгай, Юрочка. Проститься еще успеем. – Мой «дубль» почему-то спешил. – Иди, иди. Земля близко.

Я сделал шаг вперед и остановился. Что-то во мне воспротивилось.

– Не могу же без них, – сказал я.

– Они появятся одновременно с тобой. Расположитесь примерно так же, как очнулись в лесу, сумеете? Это важно для того, чтобы вернуть вас на Землю.

– А как? – спросил я. – Телепортация?

– Неважно, как это называется. Поспеши. Не задерживай их и меня. Потребуется еще некоторое время, чтобы резюмировать все, что вы поняли. Моя информация должна быть полной и законченной.

– Ты с нами?

– Незримо. Как в Гренландии, помнишь? – Он подтолкнул меня в спину, и я очутился в лесу.

Мой двойник и «проходы» Би-центра исчезли.

Но я был не один. На стволе поваленного дерева сидели Зернов и Толька. Мартин стоял рядом со мной, растерянно озираясь. Должно быть, дождь прошел: было тепло и влажно. И упоительно пахло густым настоем из липы, каштана и молодой хвои.

– Где это мы, мальчики? – Мартин все еще недоуменно оглядывался.

– На последней станции перед возвращением на Землю, – сказал я.

Я-то знал больше, чем все они, вместе взятые.