Владимир Васильев - Дальше в лес…

Я даже могу философствовать сегодня… Наверное, это от сухости. Или от грибов здешних… Надо же, даже философствовать могу… И даже слово вспомнил «философствовать», никакому Колченогу и даже Старцу такое слово и после жучары не приснится, а если приснится, то кричать будут от кошмара.

— Вот она, твоя тропа, — сердито показала пальцем Нава. — Иди, пожалуйста.

Сердится, понял я, выкупаться не дал, молчу все время, вокруг сухо, неприятно… Ничего, пусть посердится. Пока сердится, молчит, и на том спасибо. Кто ходит по этим тропам? Неужели по ним ходят так часто, что они не зарастают? Странная какая-то тропа, словно она не протоптана, а выкопана…

Тропа через некоторое время круто спустилась по склону холма и стала топкой полоской черной грязи. Чистый лес кончился, опять потянулись болота, заросли мха, сделалось сыро и душно. Нава немедленно ожила. Здесь она чувствовала себя гораздо лучше. Она уже непрерывно говорила, и скоро в голове возник и установился привычный звенящий шум, я двигался словно в полусне. Какая уж тут, к лешему, философия?!

Нава шла рядом, держась обеими руками за мою руку, и с азартом рассказывала то, что я ей диктовал. Вот же, леший меня задери, как же мне это обрыдло! Ну почему я не могу, как все нормальные люди, слушать, что мне говорят, а не диктовать им, говорунам этим хреновым и хвощовым?..

Медленно проплывали справа и слева желто-зеленые пятна, глухо фукали созревшие дурман-грибы, разбрасывая веером рыжие фонтаны спор, с воем налетела заблудившаяся лесная оса, старалась ударить в глаз, и пришлось сотню шагов бежать, чтобы отвязаться; шумно и хлопотливо, цепляясь за лианы, мастерили свои постройки разноцветные подводные пауки, деревья-прыгуны приседали и корчились, готовясь к прыжку, но, почувствовав людей, замирали, притворяясь обыкновенными деревьями, — и не на чем было остановить взгляд, и не над чем было думать, потому что думать о Карле, о прошлой ночи и затонувшей деревне означало бредить… Но почему-то именно об этом бредилось, хоть и не хотелось.

Местность опять стала повышаться, но сырости не убавилось, хотя лес стал чище. Уже не видно было коряг, гнилых сучьев, завалов гниющих лиан.

Пропала зелень, все вокруг сделалось желтым и оранжевым. Деревья стали стройнее, и болото стало какое-то необычное — ровное, без мха и без грязевых куч. Исчезла паутина зарослей, направо и налево стало видно далеко. И трава на болоте стала мягче и сочнее, травинка к травинке, словно кто-то специально подбирал и высаживал.

Нава остановилась на полуслове, потянула носом воздух и деловито сказала, оглядываясь:

— Куда бы здесь спрятаться? Спрятаться-то, кажется, и некуда…

— Кто-нибудь идет? — спросил я, ничего не чувствуя.

— Кого-то много, и я не знаю, кто это… Это не мертвяки, но лучше бы все-таки спрятаться. Можно, конечно, не прятаться, все равно они уже близко, да и спрятаться здесь негде. Давай на обочину встанем и посмотрим… — Она еще раз потянула носом. — Скверный какой-то запах, не то чтобы опасный, а лучше бы его не было… А ты, Молчун, неужели ничего не чуешь? Ведь так разит, будто от перепрелого бродила, — стоит горшок у тебя перед носом, а в нем перепрелое бродило с плесенью… Вон они! Э, маленькие, не страшно, ты их сейчас прогонишь… Гу-гу-гу!

— Помолчи, — попросил я, всматриваясь.

Сначала показалось, что навстречу ползут по тропинке белые черепахи. Потом стало ясно, что этаких тварей я еще в лесу не видел. Они были похожи на огромных непрозрачных амеб или на очень молодых древесных слизней, только у слизней не было ложноножек, и слизни были все-таки побольше. Их было много, они ползли гуськом друг за дружкой, довольно быстро, ловко выбрасывая вперед ложноножки и переливаясь в них.

Скоро они оказались совсем близко — белые, блестящие, и я тоже почувствовал резкий незнакомый запах.

— Фу-у, — поморщился я и отступил с тропы на обочину, потянув за собой Наву.

Слизни-амебы один за другим проползли мимо, не обращая на нас никакого внимания. Их оказалось всего двенадцать, и последнего, двенадцатого, Нава, не удержавшись, пнула пяткой. Слизень проворно поджал зад и задвигался скачками.

Нава пришла в восторг и кинулась было догнать и пнуть еще разок, но я поймал ее за одежду.

— Так они же такие потешные! — объяснила Нава. — И так ползут, будто люди идут по тропинке… И куда это они, интересно, идут? Наверное, Молчун, они в ту лукавую деревню идут, они, наверное, оттуда, а теперь возвращаются и не знают, что в деревне уже Одержание произошло. Покрутятся возле воды и обратно пойдут. Куда же они, бедные, пойдут? Может, другую деревню искать?.. Эй! — закричала она. — Не ходите! Нет уже вашей деревни, одно озеро там!

— Помолчи, — вздохнул я. Дите… — Пойдем. Не понимают они твоего языка, не кричи зря.

Мы немного прошли по скользкой после слизней тропинке.

— Ты обратила внимание, Нава? — спросил я. — Они маленькие и беззащитные, а мы, большие и сильные, сошли с тропинки и пропустили их…

— Ну и что? — удивилась Нава вопросу. — Они же не умеют сворачивать, а ты умный и умеешь, только почему-то вопросы глупые задаешь.

— А может, это оттого, что в лесу они дома и мало ли что встречается в лесу.

— Я тоже в лесу дома, — хмыкнула Нава. — И я тоже уступила, что из того? Ума больше — вот и уступила.

— А вдруг мы только воображаем, что сами куда-то идем? Только потому, что передвигаем ногами… А на самом деле идем по тропинке, на которую нас поставили, и нам уступают дорогу, чтобы мы не сбились с пути? Наверное, смотреть на нас со стороны смешно и… как это сказать… жалостно… жалко…

— Я ж говорила, зря мы в ту деревню пошли, — вздохнула Нава. — После той деревни ты какой-то странный стал… Скоро будет озеро, — сообщила она вдруг. — Пойдем скорее, я хочу пить и есть. Может быть, ты рыбы для меня приманишь…

«Мухи-то тоже воображают, что летят, когда бьются в стекло. А я воображаю, что иду… — продолжал я думать свою глупость, двигаясь за Навой сквозь заросли тростника. — Ну хорошо, на муху я похож. А на человека я похож? Карл вот ночью совсем не был похож на Карла. Очень может быть, что и я совсем не тот человек, который сколько-то там месяцев или уже лет назад разбился на вертолете?.. О! Название „летающей деревни“ выскочило! Права Нава, наверное, это на меня та лукавая деревня так подействовала… Только тогда непонятно, зачем мне биться о стекло?

Ведь Карл, наверное, когда с ним случилось это, уже не бился о стекло. А я бьюсь, я хочу дознаться правды. Зачем это мне? Ведь Наве от этого, кажется, только хуже. Или она уже не жалуется, ей интересно стало… А странно будет, когда я выйду к биостанции и они меня увидят… О! Второй раз вспомнил о биостанции!.. Что за биостанция? Там я знал Карла… А кого еще знал? Кто может меня там увидеть?.. Хорошо, что я об этом подумал. Об этом мне нужно много и основательно думать. Хорошо, что времени еще много и что я еще не скоро выйду к биостанции… А куда я дену Наву, если пойду к биостанции? Я не хочу без Навы! Я не могу без Навы! А зачем мне на биостанцию, если я в Город собирался? На кой хвощ мне в Город, если можно сразу на биостанцию? Наверное, там всё знают и всё мне объяснят… И Наву с собой возьму! А если ее не пустят?.. Как же не пустят, если я приведу? Одни, шерсть на носу, не пустили, так им так непускалку надраили, что они теперь всех пускают и забыли, что такое не пускать… А вот стекло муху тоже не пускает…»