Сборник - Фантастика 1972

Но не в министерство строительства, а в подмосковный дачный поселок. Там растет его “коралл”.

И ничего поделать с ним не могут.

Стоит отрубить от него кусок - это место зарастает вновь. Подкоп тоже не дал результатов. Но самое грустное - внутри “коралла” оказался человек. И извлечь его пока не могут.

– Он унес одну из пробирок, - сказал Кушак, вставая из-за стола. - Добро бы потащил ее в министерство, а то решил извлечь из нее для себя пользу - соорудить бесплатную дачу.

– Я так думаю, - сказал задумчиво Грикуров, - если снять слой материала, там внутри обнаружится самодельная опалубка. Он только недооценил возможности ваших амеб..

Поджидая, пока бурильщики выпилят отверстие а стене замка, они уселись в жидкой тени яблонек. Косые лучи солнца прорезали розовую пыль.

– Он так спешил, - закончил Кушак, - убраться из лаборатории, пока я не заметил пропажи пробирки, что не захватил ампулу с бактериями, убивающими фораминифер. Его счастье, что колония имеет тенденцию развиваться по вертикали - амебы оставили ему в середине жизненное пространство.

– Ну да, - сказал химик. - Он рассыпал культуру внутри своей опалубки и стал ждать, пока дом вырастет. И опоздал выбраться наружу.

– Его будут судить, - сказал убежденно молодой человек.

Кушак улыбнулся.

– Судить надо меня. Я его воспитал. Ни разу у меня не хватило силы духа послать его ко всем чертям. Вот он и брал.

– Вы не один такой, - сказал Грикуров.

– А с другой стороны, - сказал Кушак, - объективно он принес нам пользу. Поставил опыт в промышленном масштабе.

– Нет, - сказал молодой человек. - Его надо судить. Или заставить возместить ущерб. - Молодой человек показал на дачников, стаскивающих матрацы и посуду в дома.

– Здесь он! - закричал бригадир бурильщиков. - Живой!

– Пошли, - сказал Кушак, поднимаясь. Он не сомневался в способностях “ангела”. - Года через два мы все будем жить в домах, построенных по “методу Вольского”.

– Тогда я напишу в газету, - сказал Грикуров. - Это будет фельетон века.

Вольского извлекли из люка.

Он обессилел, ноги его не держали. Он увидел Кушака, но взгляд его не задержался на школьном товарище. Он прошептал;

– Воды…

Шепот показался Кушаку несколько театральным. Хотя он тут же подумал, что несправедлив к Вольскому. Тому пришлось многое перенести - несколько часов в розовой душной камере, и стены все сближаются и сближаются…

Напившись, Вольский разрешил санитарам отвести себя под руки к “скорой помощи”. От носилок он отказался. Он прошел совсем рядом с Кушаком, узнал его наконец, но не смутился.

– Как же ты мог, Коленька? - сказал он тихо.

– Что? - удивился Кушак.

– Как же ты недоработанный материал в производство пустил? - продолжал Вольский. - Я же чуть не погиб на испытаниях.

– Ты все продумал, пока сидел там? - спросил Кушак.

– Да, Колюша,- сказал Вольский, глядя ему прямо в глаза, - я многое продумал.

Тяжело обвисая на руках санитаров, Вольский подошел к “скорой помощи” и нагнулся, забираясь внутрь. И тут же выглянул наружу, нашел глазами Кушака, который так и не двинулся с места, и сказал: - А все-таки у нашего материала большое будущее.

“Скорая помощь”, взревев, умчала Вольского. Розовая пыль медленно оседала. Трехэтагйная бочка возвышалась над дачным поселком и обещала стать долговечной достопримечательностью этих мест. Химики сворачивали палатку. Пожарники напяливали брезентовые робы, разбирали каски, занимали места в машине.

Рейсовый грузовоз держал курс на Землю. Вся программа полета, заложенная в газообразный “мозг” корабля, выполнялась без участия людей. На борту находился только один человек - пилот-контролер.

Пер уже не один год работал на автогрузовозах. Отправляясь на самые отдаленные орбитальные станции, он порой месяцами не видел родной планеты. Однако с тех пор, как в жизнь пилота вошла Сольвейг, земное притяжение обрело для него новый смысл: на Земле он не представлял себе длительного существования без космоса, в полете - жил мечтою о встрече.

Теперь, когда очередной рейс подходил к концу, волнение его возрастало с каждой минутой.

Прижимаясь к прозрачному кристапласту иллюминатора, он готов был поделиться своей радостью с каждой звездочкой, сияющей на лишенном горизонта небе. Пер не представлял себе, как мог жить до встречи с Сольвейг: он стал теперь совсем другим человеком.

“Да разве я теперь человек? - смеялся он про себя. - Я - Ёжик!” Иногда он протестовал!

“Сольвейг, у меня ведь и прическа в порядке, и характер совсем не колючий. Почему ты все время называешь меня ежом?” - “Потому что ты - Ёжик”, - отвечала она.

Это случилось внезапно. Мерный гул корабельных двигателей, легкое дрожание корпуса, звездная бесконечность за бортом - все было как всегда. Но какоето смутное чувство беды заставило Пера сделать шаг в сторону пульта. А уже в следующее мгновение страшная сила отбросила его к задней стене рубки. На секунду он потерял сознание, но грохот захлебывающихся тормозных двигателей привел его в чувство, что-то тянуло корабль вперед, сообщая ему возрастающее ускорение. Перегрузка становилась невыносимой. “Только бы добраться, до камеры”, - думал Пер. Он полз вдоль гладкой переборки корабля, и каждое движение стоило ему невероятных усилий. В ушах теперь стоял сплошной гул, а перед глазами расплывались радужные круги.

Он двигался медленно, почти на ощупь, пока одеревеневшие руки не провалились в люк антиперегрузочной камеры. Пер уже не помнил, как очутился внутри, только почувствовал, что сработала автоматика защитной аппаратуры. Стало легче дышать. Но передышка длилась недолго: даже сквозь шум в ушах пилот услышал невероятный грохот, и новая, еще более мощная волна перегрузки сломила противодействие защитных сил.

Из липкого тумана забытья выплывало море горькой полыни.

Пер ощущал ее терпкий запах, висевший над космодромом. То был запах Земли, напомнивший встречи и расставания с Сольвейг. Бред был полон страха и боли. Мучила мысль, что он никогда больше не увидит любимую. Пер стоял на том самом месте, где они расстались. “Сольвейг! - крикнул он, но не услышал своего голоса. - Сольвейг! Сольвейг!” - звал Пер. Предчувствие непоправимой утраты теснило грудь. Он долго метался в бреду и, когда отчаяние достигло предела, услышал вдруг за спиной ее голос: “Привет, Ёжик! Вечно тебе не везет!” Пер хотел оглянуться, но не смог. “Осторожно, Ёжик, - донеслось до него. - Так можно свернуть себе шею!” Даже здесь, в этом бредовом видении, Сольвейг подтрунивала над ним. Но Перу было легче уже оттого, что она где-то рядом.

Потом все исчезло. Он долго падал в какой-то темный колодец, пока не очнулся.