Сборник - Фантастика, 1978 год

Молчанов все же дотянулся до пускателя тиамата, Грехов понял это по тому, как у него сначала заныли зубы, а потом динамики донесли скрежещущий вопль потревоженной атмосферы. Пока он таращил мутные от слез глаза, все было окончено. Верещал счетчик радиации (страшная все-таки штука тиамат!), половину горста как языком слизнуло, а у его основания корчилась помятая, но уцелевшая (!) “паутина”, потерявшая свой режущий блеск.

– Удачное начало, - легкомысленно произнес Грехов, вытирая с губы и под носом кровь.

Молчанов сдавленно пробормотал что-то, свирепо помассировал горло, указал куда-то в сторону, и Грехов увидел далекие светляки фонарей, выписывающие замысловатые траектории при движении. Это возвращались ничего не подозревающие разведчики. Неужели они не слышали вопля тиамата?! Вирт что-то тихо говорил, Сташевский молчал. Они медленно спустились по склощу застывшей лавовой волны, разрезая мрак шпагами света, вышли на освещенное прожекторами пространство, и тут Сташевский заметил исчезновение вершины горста, мечущуюся “паутинку”, да и дым еще не рассеялся полностью, и радиация не спала. Он замер с поднятой ногой, потом толкнул Диего в плечо, и они, не заботясь о сохранении достоинства, бросились к машине.

В кабине Сташевский окинул рассеянным взглядом растерзанную физиономию Грехова и, будто ничего не произошло, сел в кресло. Вошел невозмутимый Диего Вирт, прищурился на “раненого” и, сказав: “Герой”, - сел рядом с диром.

– Гравистрелок, - произнес вдруг Молчанов таким извиняющимся тоном, что Грехов вытаращил глаза. - Простите меня, Святослав! Я обязан был предупредить, простите.

На него было жалко смотреть, и Грехов почувствовал к нему если не расположение то во всяком случае уважение. Наверное, он действительно мужественный человек.

– А-а… - сказал в ответ Сташевский безмятежно. - Ерунда, сам виноват. Мне ведь говорили, и не один раз, а я забыл.

Он повернулся к аппаратуре связи, крутанул рукоятку поворота ориентаста и вызвал Станцию.

Долгое время, пока ориентаст прощупывал небо, видеом связи лишь мерцал тусклой голубизной, потрескивали динамики Приемного устройства да пощелкивал автомат помех, пробуя разные частоты. Наконец видеом мигнул, разгорелся, и в нем постепенно проявилось такое знакомое Грехову усталое лицо с яркими губами, чуть вздернутым носиком и умоляющими глазами. Он замер.

“Полина! Полина… Любовь моя и жизнь моя… и боль моя… Сквозь все чудеса космоса и обыденность работы, житейские мелочи и крупные события, утраты и обретения я пронес твой взгляд с собой. Я сильный человек и ко многому привык в этом щедром на сюрпризы мире, но я слабею, если тень отчуждения, иногда кажущегося, появляется в твоих глазах, былая уверенность покидает меня, как кровь израненное тело… Человек жив человеком, и пусть кто-нибудь докажет мне обратное. Я жив всеми друзьями моими, но больше всего я жив тобой… Мы так не поговорили на Станции, хотя Диего сделал все, чтобы мы встретились. Это, конечно же, он постарался, чтобы ты оказалась здесь, у Тартара. Не без ведома Сташевского, конечно. Xитрые и добрые мои друзья, вам не понять, наверное, что для Полины я только что воскрес. А до этого был год одиночества, год моей смерти, мнимой - для меня, настоящей - для нее…”

Диего покосился на Грехова и сказал: - Привет связистам. Что нового, Полиночка?

Губы Полины зашевелились, но звука не было. Видеом повернулся рябью помех, очистился, и вместо женского лица него вплыло лицо Кротаса, с неправильными мелкими черВрами, не слишком приветливое, с острым взглядом косоватых светлых глаз.

– Новообразование, - сказал Сташевский в нос и беззвучно чихнул. - Через эпицентр нам не пройти, дайте кратчайший Путь.

– Настолько нехорошо? - прохрипел динамик сквозь вой Сопроводительной помехи.

– Не пройти даже с гефами, я смотрел. Укажите-ка поточнee, где мы застряли.

– Минуту… - Кротас скосил глаза вбок и стал похож на камбалу с носом. - Вы сейчас… на северном склоне хребта, рядом с перевалом Серого Призрака. До корабля от вас всего восемьдесят девять километров по прямой. Но если по этому перевалу не пройти, то кратчайший путь через другой перевал.

– Другой - это Извилистый?

–Да.

– Благодарю… - задумался Сташевскпй. - До Извилистого где-то около ста километров? Многовато… Ну а если через Торо-Оро?

– Ты же знаешь… там стоит…

– Город, знаю. Зато мы сэкономим часов шесть-семь. Это не так уж плохо, как ты думаешь?

За экраном заговорили сразу несколько голосов. Кротас, отвечая, покачал головой и сморщился. Говорить и убеждать ему было трудно, он прекрасно понимал Сташевского, риск был велик, но и Святославу принимать решение было нелегко, Грехов прекрасно это видел.

– А нового ничего? - вполголоса спросил Молчанов.

Кротас посмотрел на него одним глазом с экрана, качнул головой. Начальник отдела находился в худшем положении, чем они, он мог только ждать.

– Придется идти через Город, - сказал Сташевский, подводя итог невеселым своим размышлениям, и добавил, как бы извиняясь: - Скоро утро, и, может быть, пробиться через помехи мы не сможем, так вы уж не слишком беспокойтесь… Сверху танк вам виден, вот и наблюдайте.

Кротас кивал при каждом слове, и лицо у него было несчастное какое-то, хорошо было видно, что он плохо отдыхал и едва ли ей, и Грехов подумал, что зря Сташевский помянул про беспокойство. Беспокойство - фундамент ожидания, а для людей на Станции оно стало основой существования. До тех пор, пока они не дойдут до корабля и не узнают, почему он молчит.

В видеом втиснулся знаменитый нос Левады и рыжая его шевелюра.

– Мы тут подготовили еще два “панциря” с танками. Экипажи готовы стартовать в любое время…

– Не надо, - сказал Сташевский грубовато, а Молчанов красноречиво отвернулся. Ни у кого не было гарантий, что и эти десантные корабли не замолчат при посадке, как звездолет.!

К тому же в случае непредвиденных осложнений они могли не успеть. По видеому заструились белые зигзаги и раскололи изобра жение.

– Что там еще? - недовольно обернулся Сташевский.

– Любопытники, - лаконично отозвался Диего Вирт, тыча пальцем в небо, Грехов тоже увидел их. Один напоминал своим свечением медузу, двое других - немыслимые комбинации светящихся жил.

Сташевский выключил аппаратуру связи и покосился на пульт тиамата. Связи все равно не будет, пока рядом барражируют эти фосфоресцирующие булыжники. Их излучение создает помехи в любом диапазоне волн, в чем спасатели убедились еще при посадке.

Любопытники не “нападали”, покружились на значительной высоте, эскортируемые неизменно сопровождающей их “паутиной”, и скоро ушли, растворившись в зеленоватом мерцании беззвездного неба.