Сборник - Фантастика, 1984 год

– Но ведь ты все-таки перенес его в прошлое!

– Я уже говорил, что здесь другой принцип… Когда здоровье ведущего физика стало внушать опасения, я предложил Алану готовый аппарат. Это было для него неожиданным подарком. Он не стал вникать в детали, лишь ознакомился с общим принципом. Он поверил мне, что объяснимо состоянием лихорадочного нетерпения. - Арк перещелкнул зеленый тумблер. - Алан рвался к Счену, а я хотел спасти его здоровье. Подобные мании лечатся шоком, вот и пришлось к нему прибегнуть…

– Смотри, смотри! - взметнулась Лана. - Он шевельнулся!

Арк мельком глянул на разноцветные огоньки пульта и засеменил к узкому столу, на котором лежал Алан.

– Опять торопится, - недовольно бормотал он. - Куда торопится? На его месте я бы поспал.

Защитный колпак над столом подернулся прозрачной голубоватой пленкой и медленно растаял. Короткие, почти белые ресницы Алана дрогнули, он открыл глаза и, не двигая головой, осмотрел комнату. Лана поразилась давно забытой прозрачности и спокойствию карего взгляда.

– Алан, ты меня слышишь? Тебе не больно?

– Лана… - Физик улыбался светло и широко, словно ребенок. - До чего же ты шумная, Лана… А я видел живого Счена. Я принес тебе его неизвестное стихотворение!

“Человек использует лишь ничтожнейшую часть тех возможностей, что в нем заложены от рождения, - объяснял нам круглый маленький человечек, уютно расположившийся в углу дивана с чашкой чая в руке. - Нам трудно себе представить, какие залежи ловкости, мощи и гения в нас таятся”.

“Мы слегка о том наслышаны, - отвечал мой друг, слабо улыбнувшись. - В дни моей юности, только и было разговоров, что о скорочтении, гипеопедии и возможности временно превратиться в гения под действием гипноза”.

“Да, но вы забываете, - воодушевленно продолжал наш собеседник, - о давно установленных фактах о лунатиках, в трансе совершавших чудеса ловкости и храбрости, о многих случаях, когда самозабвение и подъем наделяли людей фантастической силой и выносливостью”.

“И это было, - подтвердил мой друг, подливая себе чаю, - все журналы были заполнены различными мнениями на этот счет. Но потом все это как-то улеглось, и мы читаем о деяниях того или иного йога вполне хладнокровно”.

“И вы ни разу не попытались испробовать все это на себе? - испытующе, сощурившись, спросил человечек. - Ни разу не захотели воспарить как птица над привычно средним уровнем своих способностей?” “Ну… - замялся мой приятель, - всякое бывало. Это, в некотором роде, даже стимул к работе - то, что в тебе таится нечто тебе самому еще не ведомое. В молодости, конечно. Потом все образовалось, стало на свои места”.

“Да, для того, чтобы не разувериться в успехе, надо пользоваться точными и выверенными методиками, - проговорил наш сосед, в задумчивости протирая очки. - Точными и выверенными, а также изрядно сдобренными прикосновением нашей собственной творческой сообразительности. Каждый человек - уникум в своем роде, и то, что годится для одного, вследствие субъективных различий, не подойдет для другого. Надо подобрать свой собственный вариант, а это не просто, скажу я вам, ох, не просто”.

“А вы, что же, добились каких-то результатов?” - спросил мой друг скорее ради того, чтобы поддержать разговор, чем из любопытства. В ответ наш собеседник быстро огляделся по сторонам и, убедившись, что в этом уголке летней веранды никого, кроме нас, не было, вдруг напряженно застыл, согнувшись в неудобной позе, вывернув локти и уперев руки в колени. Черты его лица затвердели и обострились, добродушные, близоруко сощуренные глазки остановились, потемнели и сделались какими-то плоскими. Словно распираемый какой-то чудовищной силой, он начал медленно разгибаться и вдруг с коротким криком обрушил свою руку в быстром, как молния, движении на стеклянный сифон. Массивный сосуд раскололся со звучным щелчком, нижняя половина его так и осталась стоять на краю стола, тогда как верхняя рассыпалась по полу в луже газированной воды.

“Простите, пожалуйста, небольшая неприятность”, - принялся он объяснять прибежавшей официантке, медленно возвращаясь в прежнее состояние. Та недоверчиво на него посмотрела, подбирая осколки, но спорить не стала.

“Дайте взглянуть”, - попросил мой друг по ее уходе. Он некоторое время вертел во все стороны пухлую ладошку толстячка, затем со вздохом ее отпустил.

“Не пойму, в чем тут фокус”.

“А фокуса никакого нет, - воскликнул толстячок радостно. - Просто в одном человеке живут и сосуществуют множество других людей и даже не людей, а диких тварей, о многих из которых мы не имеем ни малейшего понятия. В простейшем виде это изложено у Сагана, в его “Драконах рая”, но на самом деле, это гораздо сложнее. Так вот, весь фокус в том, чтобы на время в одного из них превратиться, вызвать его из того мира множества превращений, что лежит на миллионы лет за нами. Это все”.

“Да, теоретически”.

“Ну а практически это требует затраты колоссального труда, колоссальнейшего! Но результат окупается сторицей. Человек становится истинным хозяином сам себе и получает в свою власть новый материал для творения. Кроме того, ему не грозят никакие внешние перемены - он всегда готов к ним адаптироваться и противостоять. Представьте только: я в одном лице врач-педиатр, друг детей, добрый доктор, и в то же время неуязвимейший, кровожаднейший и опаснейший зверь, который когда либо существовал на Земле”.

Он в изумлении развел руками, добродушно рассмеявшись.

Невольно заулыбался и я, глядя на его простую, излучавшую доброту и благожелательность физиономию. Не улыбался только мой друг. В молчании допив свой чай, он встал из-за стола, сдержанно попрощался с доктором и, лишь когда мы прошагали три или четыре квартала, задумчиво произнес: “Это настолько ненатурально, что повергает в смутную жуть”.

“Почему же? - возразил я. - Это еще одно из доказательств превосходства духа над материей, еще одна победа человеческого разума, открывающая путь к невиданным возможностям!”

“Что-то за последнее время было разведано слишком много этих путей к безграничным возможностям, - мрачно заметил мой друг, - ив конце каждой из них открывалась пропасть. Попомни мое слово: то, что поражает нас своей ненатуральностью, в конечном счете принесет нам зло. Странно, но это факт. В нас заложен здоровый инстинкт выбирать между злом и благом по их созвучию с природой, с жизнью, со здоровой психикой. Все, что выделяется из этого круга, несет в себе смерть и разрушение, как бы ни было восхитительно на первый взгляд. Критерий этот необъясним, но слава богу, что он существует”.

И больше не сказал ни слова, погрузившись в свои мрачные мысли.