Сборник - Фантастика 2001

Моя самка выбиралась на берег, двигаясь неуклюже и неуверенно. Каждый шаг давался ей с видимым трудом. Огромный живот обвис и тяжело колыхался. Это было единственное в своем роде сочетание красоты и уродства. Уродство - от настоящего, от тяжести, от неудобства; красота - от будущего, от зачатой жизни. Тоже воплощение очередной мечты.

Двойня. Она носила двойню. Я знал это наверняка, даже не касаясь живота ладонями. Я закрывал глаза и «видел» переливающиеся тени зародышей на фоне гораздо большей материнской тени. Все трое были погружены в пульсирующее облако, опутаны чудесным коконом, в каждой полой нити которого перетекала жизнетворная энергия…

Мои дети. Разнополые. Самка и самец. Что-то невероятное. Я не знал, что буду делать, когда начнутся роды. Я мог помочь косаткам, но смогу ли помочь двуногой матери?

(Кстати, кровавая бойня в Новом Вавилоне подействовала на нее не так сильно, как я ожидал. Во всяком случае, в последнее время я не улавливал и тени угнетенности или подавленности. В некотором смысле самка гораздо устойчивее и практичнее самца. Она-то лучше меня знает, буквально ощущает каждой клеткой тела, что «жизнь продолжается», несмотря ни на какие ужасы, - ведь у нее внутри теперь две новые, растущие жизни.

Вероятно, дело еще и в том, что она не пыталась ничего искать и лишь следовала пути, предначертанному для нее слепой природой, - и это соответствие примиряло ее с самыми кошмарными сторонами действительности. Она бездумно и непротиворечиво исполняла свое предназначение и порой казалась мне существом, наилучшим образом приспособленным к нашим бесцельным скитаниям… Зачем ей Древняя Земля? Что ей призраки Древней Земли, тревожащие меня не только ночью, но и днем? И нужна ли ей вообще земля? Может быть, все то, что я ищу снаружи, где-то вне пределов досягаемого, она носит в своем простом сердце? «Дом», приют, отдохновение, надежду, покой (хотя бы на время!) и - страшно выговорить! - лекарство для моей вожделеющей души, которое когда-то называлось любовью… Чтобы не было так страшно ждать и умирать.)

…Она сделала всего несколько шагов и опустилась на песок, тяжело дыша. Ее ноги дрожали. Как я и думал, наша с нею беда - слишком слабые нижние конечности. Она наверняка захочет рожать в воде, и я представлял себе степень опасности. Детеныши могут захлебнуться. С одним бы я еще кое-как справился, но ведь их ДВОЕ. И оба должны выжить. Обязаны. Нас слишком мало, чтобы позволить себе роскошь потерять хотя бы одного.

А ведь я уже мечтал об отдаленном будущем. Я неизлечимый мечтатель. Без мыслей о будущем я мертв, я просто моллюск, защищенный от окружающего мира более или менее прочной раковиной… Я заглядывал на много лет вперед. Мои дети вырастут. Если не найдется пара каждому из них, неизбежно кровосмешение. Каким будет ИХ потомство? Окажется ли оно жизнеспособным? Смогут ли они общаться с косатками и управлять стаями?

СТАЯМИ?

Что я подарю своим детям? Землю или океан, в котором идет извечная охота? Куда их потянет, как неудержимо тянуло меня? Найдут ли они свой Вавилон, прежде чем тот будет разрушен? Покинут ли они меня и мать, навеки уплыв в темные просторы, чтобы просто совершить жизненный цикл и сгинуть без следа? Или преодолеют зов океана-колыбели и тоже услышат гораздо более тихий, но настойчивый зов Земли? И тогда они станут Адамом и Евой новой расы. А потом…

Потом, возможно, последует изгнание из вновь обретенного рая. Однако на этот раз не будет ни змея-искусителя, ни яблока от древа греха. Если только демон-змей-уродец-самоубийца не сидит в каждом из нас изначально, с самого рождения…

Какой судьбы хотел бы я для них и для себя? Не знаю… Слишком недавно ступил я на Древнюю Землю, и еще не вполне освоился на суше. Хотел ли я человеческого понимания, близости, единства - всего, что возможно в маленькой семье, но утрачивается в большом племени? С некоторых пор то, что творится в мозгах двуногих, настораживало, почти пугало меня. С китами все ясно. Они дети - сильные, прекрасные, чистые, наивные и счастливые дети. Двуногие не такие. Я знал это по себе, знал это по своей самке. Мы звери, худшие звери в океане. Останемся ли мы зверями на земле?

Автор просит не обвинять его в святотатстве и не предавать анафеме. Используемые им в повести образы всего лишь маски, которым каждый читатель может дать имена и фамилии любых политиков. Главное, чтобы они отвечали его знанию и пониманию того, что мы называем жизнью. Вся жизнь - театр, а люди в нем актеры.

Обнаружив себя в Чистилище, полковник Федеральной Службы Безопасности Сергей Степанович Двигун тут же отказался от всосанного с молоком матери диалектического материализма и принялся лихорадочно вспоминать, как правильно крестятся - слева направо или наоборот.

Религиозные изыскания покойного контрразведчика прервал некто в белом и с огромными крыльями за спиной. Заглядывая в какую-то бумагу, некто спросил:

– Двигун Сергей Степанович здесь?

Шустрые ангелочки зашныряли среди унылых душ, и полковник понял, что прятаться бесполезно. Естественно, что он объявился. Белокрылый вгляделся в измученный недавней агонией лик покойного полковника, придирчиво сличил его с фотографией на бумаге и приказал:

– Следуй за мной, раб Божий!

За хрустальными воротами Чистилища открылось мрачное черное пространство. С левой стороны сияли золотом и самоцветами сказочные чертоги, над которыми многоцветным коромыслом провисла радуга. С правой стороны высились закопченные производственные здания, и над ними гуляли багровые сполохи и стоял черный смог.

Наделенный аналитическим умом полковник Двигун прикинул, куда его поведут, и резонно рассудил, что рассчитывать на райское блаженство ему не следует. От этой печальной мысли Сергею Степановичу стало тоскливо, и он вздохнул.

– Раньше надо было думать! - назидательно сказал белокрылый провожатый.

Где-то в стороне ухнул неожиданный разрыв и сухо протрещала автоматная очередь. "Узи", - привычно отметил поджавшийся тревожно Двигун. Творению израильтян ответили сразу несколько "Калашниковых". "Однако!" - Полковник покосился на белокрылого.

– Армянские боевики, - не замедляя шага, пояснил тот. - Засели, паразиты, у моста Сират и души мусульманских умерших на него не пускают, В мусульманском секторе волнения, праведники и те бунтуют, а о грешниках и говорить нечего - оружия требуют!

Покосившись на полковника, провожатый с улыбкой спросил: