Тээт Каллас - Звенит, поет

— Хотя бы и случайному, — буркнул Поэт себе под нос.

— Какова же судьба этого стихотворения? — спросил я наивно.

— Почем я знаю? — ответил Поэт. — Ведь вы же придумали нею эту историю. Если хотите, можете посмотреть эпизоды из «Зимнего комара», и больше ничего. Может быть, девушка желает посмотреть сцену с Королем?

— Я не знаю… Разве это возможно?

— Ну, так, значит, — сказал Поэт, не обращая внимания на вопрос. — Я пошел по неверному пути, из-за кустов выскочили королевские соглядатаи и поволокли меня к Королю.

Перед нами возник большой экран, Поэт вступил в него, экран тут же потерял свои очертания, превратился в королевский кабинет. За обыкновенным письменным столом сидел мужчина средних лет в приличном сером костюме с элегантным галстуком. Только на голове у него сверкала бриллиантами золотая корона. Значит, Король. Король налил себе из графина воды и взглянул на Поэта. У Короля был маленький нежный рот.

— Откуда родом? Как оказался в моих необъятных владениях? Намерения? Должность? Отвечай быстро, быстро, не тяни…

У Короля был тихий, прямо-таки виноватый голос. — Я Поэт, родом из Города, живу в мансарде, в твои владения затащили меня твои соглядатаи…

— Ай-яй-яй… — с огорчением вздохнул Король.

— А теперь отпусти меня, — пробормотал Поэт.

— Я — ищу — Черноволосую — Девушку, — суфлерским шепотом подсказало ему из-за пазухи Стихотворение. К сожалению, слишком громко.

— Повторять не надо, я слышал, — сказал Король. Он поправил галстук, нажал на кнопку звонка, затем сказал тихо: — Повесить, отрубить голову, выставить на колу возле ворот замка.

В кабинет ворвались палачи в красных плащах. Король опустил глаза. Палачи схватили Поэта за руки и принялись его дергать.

— Вообще-то… не нужно… — прошептал Король, глядя в сторону. — У меня давление… Пошли к черту…

Палачи мгновенно исчезли.

— А какое у вас давление, молодой человек?.. — спросил Король с любопытством.

— Не знаю… я хотел бы теперь уйти, — сказал Поэт, переминаясь с ноги на ногу. Лицо его было бледно.

— Король помолчал. Повертел в руках пресс-папье. Причмокивая, выпил воды.

— Хлоркой отдает… Так что, стихи сочиняете?

— Да, мой король! — сказал Поэт гордо.

— Ну и как, выгодно это?

— Не знаю… Меня пока что мало печатали… Я об этом как-то не думал…

— Так… так… Что вы сегодня ели на обед?

— По правде сказать, ничего… Да нет, что я говорю, — дворничиха принесла мне несколько вареных картошек. Король чуть заметно улыбнулся.

— Так, значит, тунеядец?

— Нет! — воскликнул Поэт оскорбленно.

— Да! — вежливо подтвердил Король. — Я всегда говорил, что всякие там акробаты — тунеядцы.

— Я — Поэт!

— Молчать! — сказал Король просительно. — Я прав, ибо и король. А может, я ошибаюсь?

— К сожалению, вы не ошибаетесь…

— Значит, на работу не ходит, денег не зарабатывает, картошку ему бедная дворничиха приносит… Скажите, почему вы так поступаете? — спросил Король проникновенно.

Поэт помолчал. Потом тихо сказал:

— Это такая необходимость.

— Необходимость?

— Ну да, я просто не могу иначе;

— Гм… интересно. Так-таки не можете? Покажите-ка, что это у вас за пазухой?

— Только посмей! — пригрозило Стихотворение Поэту.

— Не покажу, — сказал Поэт. — Сперва это должна прочесть Черноволосая Девушка.

Король вдруг беззвучно захохотал.

— О господи… Вы что, серьезно?.. О господи; Весьма трогательно. Извините, но вы дурак. Вы уверены, что Черноволосая Девушка заслуживает этой чести, вы уверены, что ваш поступок не бессмыслен?

— Не уверен; — озадаченно пробормотал Поэт.

— Вот видите, — Король умолк, немного подумал и вдруг широко улыбнулся» — Знаете, вы мне нравитесь, тунеядец. Я и сам тунеядец. Да что говорить! В вас что-то есть. Сватайте мою дочь! Правда, она, к сожалению, рыжая и у нее небольшое плоскостопие, но зато я издам все ваши стихотворения в роскошных переплетах, заплачу вам потрясающий гонорар, подарю вам половину королевства — бог с вами, живите, странный молодой человек, живите, сочиняйте стихи, мелите чепуху, я за все плачу. Сватайте мою дочь, я согласен. Только сперва вы должны — это чистая формальность, из-за других женихов, — выполнить три гадания: пристрелить воробья на одной колокольне за семью морями, привезти мне шапку-невидимку, сделанную из обрезков ногтей, и убить свирепого медведя-великана…

— Нет…

— …не волнуйтесь — я гарантирую, что все будет в порядке. О воробье мы пустим журналистскую утку, шапка, благодарение бесам, у меня уже есть, — кстати, единственная в мире, — а чучело медведя мои мастера изготовят за одну ночь…

— Нет, — удрученно вздохнул Поэт. — Я не могу, я ощущаю сейчас некую странную необходимость. Я должен идти и идти, пока не найду Черноволосую Девушку. Понимаете? У Короля дернулся уголок рта. Он тихо произнес: — Не понимаю. Эй! Повесить его!

— Дурень, живо наплети что-нибудь, если жизнь дорога, — испугалось Стихотворение.

— Хорошо; Я согласен, — сказал Поэт торопливое — Прежде всего я, пожалуй, отправлюсь за этой шапкой.

Король даже не взглянул на него. А вбежавшим палачам сказал:

— Отставить… Он согласен. Приведите осла. Он едет за шапкой.

Поэта тут же вывели во двор. Там стоял самый неприглядный осел, который когда-либо жил на свете, — слепой на один глаз, хромой на две ноги. Король лично вышел на лестницу и усмехнулся:

— До чего же легкомысленный тунеядец! Упустить такую возможность! Решили, что сейчас проведете короля, так ведь?

Король, мол, даст вам своего лучшего скакуна и вы поскачете себе во весь опор? Эх-хее… Вот перед вами самый паршивый осел, шелудивая тварь, такого паршивого и шелудивого осла ни у одного короля нет! И вашей судьбе я не завидую — она тоже паршивая. Вы будете до конца дней своих бессмысленно кружить в границах моего королевства. Что касается шапки, то мы о ней уже говорили. А без новой шапки и не пытайтесь въехать в ворота моего замка, маленький обманщик… Не то — голова прочь! Ясно? А теперь — марш!

С хохотом и насмешками слуги вытолкали бедного Поэта за ворота, смех и издевательства сопровождали его от деревни к деревне, со смехом и издевательствами отгоняли его стражники от границ королевства.

В каких-то пыльных зарослях репейника хромого осла оставили последние силы, а Поэт потерял последние крупицы мужества.

Отчаявшись, слез он с осла.

— Что нам делать, Стихотворение? — спросил он. — Что же нам делать? Это же черт знает что… Я не вижу никакого выхода…

Но Стихотворение молчало. И его мудрость иссякла. Ведь мудрость его ограничивалась лишь несколькими написанными на бумаге мыслями.

— Милый ослик… — вздохнул Поэт, глядя на приунывшее страшилище. — Паршивые наши дела…