Евгений Гаркушев - 2010 № 1

На детский вопрос, что такое хорошо и что такое плохо, Артур предпочел не отвечать, скинув на поле почти то же самое ощущение — необходимой справедливости. В патовой ситуации противники разыгрывают еще по карте: я решил потрепать нервы и вытащил мутно-серое беспокойство, которое поглотила девочка из группы поддержки — черным страхом перед смертью. Счет сравнялся, два-два.

И понеслось.

Неизбежные перемены в стране под властью заигравшегося ребенка я принял со спокойной неизбежностью, истратив серо-голубой мотив, тройку анимы. А на мотив защиты Родины от врагов не возразил ничего, скинув младшую карту ощущения. В конце концов, что я, не патриот?

Зато на седьмом ходу отыгрался. Страхом неизведанного выманил из колоды поддержки эмоцию сомнения, потом мы устроили состязание любви прямо на поле — ярко-алая, кричащая, плакатная против нежно-розовой туманной нежности-привязанности к родным просторам, а потом я еще достал из широких штанин горсть праздника и вытянул-таки это трудное очко.

Затем я выложил мотив двойника из иерархии Черного Человека. В ответ над трибунами развернулся плакат: «Нравственно лишь то, что отвечает интересам пролетариата».

— Мотив двойственной морали, — пояснил противник. — Чем ответишь?

Меня уже начала раздражать его манера отвечать равными по старшинству картами. Очко никому не досталось, а хороший мотив потерян. Ну ничего, у меня еще осталось, чем удивить.

И на клетке перед ним соткался из воздуха образ прекрасной дамы. В небесно-голубом платье с белым кружевом, с букетом фиалок в руках…

Конечно, Артур скинул карту и проиграл этот ход не потому, что его заворожили глаза незнакомки, а просто нечем было ответить. Но на секунду мне показалось, это не я выиграл очко, а она одержала какую-то очень важную победу над сердцами всех, находящихся в этом зале.

Я все пытался угадать, что за звезды он набрал в руку. Скорее всего, Ребенка революции и безумную Тень, иначе откуда бы у него плакаты о пролетариате и сумасшедшая страсть? Но вот что за старшая карта у него третья… Скорее всего, это Мать, поэтому я приуныл. Мой Кроха был, пожалуй, одним из самых сильных вообще в поле литературных образов, не говоря уже о колоде. Поэтому хотелось бы в последний ход именно его доставать из рукава. Но загвоздка в том, что Мать всегда сильнее Ребенка…

На поле расцвел ярко-оранжевый цветок. Опять этот сумасшедший эгоист, который считал, что, пока он жив, будет жить и вся династия… Ошибался, конечно, но каков эмоциональный посыл!

Я не хотел тратить на него сильную четверку, поэтому приготовился уже сбрасывать эмоцию, как вдруг вспомнил о Марте. Ей, наверное, тоже хотелось поучаствовать в игре — не беспомощно постоять у края поля, а полноценно разыграть карту. Тем более она мне очень помогла с Незнакомкой.

Я обернулся и крикнул ей:

— Ходи!

— Мне нечем бить! — отозвалась она.

— Не важно! Все равно это очко потеряем, так хоть пусть это будет красиво…

Марта кивнула и вытащила карту из середины своего «веера». Запахло горячим воском, а на табло с результатами скользнул откуда-то с потолка занавес из тяжелого красного бархата. Мне на мгновение показалось, что мы в опере — такой, как показывают в старых исторических фильмах.

— Сожалею о том, что опоздала на празднество, — озвучила Марта свою эмоцию, а откуда-то из угла зала донеслось эхом «когда бы грек увидел наши игры…».

Нет, а что, хорошие игры. Особенно, когда есть шанс победить. Так, пять-четыре в мою пользу. Если я сейчас беру очко на предпоследнем ходу, то игра сможет окончиться только моей победой или ничьей! Надо сосредоточиться.

Если я правильно посчитал, то у него осталась возможность сыграть только мотив, а у меня в запасе — воззрение. Только бы попал в настроение…

И он попал. Я чуть от радости не заорал на весь зал, когда увидел мигающий красный на клетке. Мотив нетерпения, немедленного действия, желания немедленно куда-то бежать, лететь и что-то менять. Ну, я и проникся мыслью о том, что перемены и свержение старых авторитетов — это замечательно. Даже не стал материализовывать образ, да, у меня от волнения, скорее всего, это и не получилось бы. Просто повернулся к Артуру и ехидно спросил:

— Что, соперник, пойдем сбрасывать Пушкина с корабля современности?

Нет, я, конечно, не разделяю воззрений футуристов и к Александру Сергеевичу уважительно отношусь. Но как же кстати пришлась эта четверка!

Последним ходом мы должны были одновременно выкладывать карты, каждый по пятерке — или, если уважительно, то по звезде-юнга.

У меня сердце в груди просто заходилось, еще бы — победа близко совсем, вот-вот за хвост поймаешь, главное — не упусти. Руки тряслись ужасно. До последнего думал, что выкладывать, и все-таки засомневался, решил Кроху не брать.

А Артур спокойный был, как скала. Хотя нет, глаз у него все-таки дергался. И складка у губ пролегла… такая, что сразу понятно — чуда от последнего хода он не ждет. Да что там, не ждет — даже не надеется на него.

— На счет «три!», — сказал судья. — Итак, раз, два…

В центре игрового поля стояли и смотрели друг на друга безумный старец Распутин и не менее безумный, наверное, поэт Есенин. Черная тень отживающей свои дни царской России и Черный Человек серебряного века русской поэзии.

Мы оба достали архетип Тени. В этот ход никому не досталось очков. А значит — я выиграл.

Над трибунами вспыхнул свет. А Тени — рассеялись. Как и положено теням.

Мне показалось, что целую минуту ничего не происходило, а потом нахлынуло разом: вспышки, голоса, рев сирены, Шурри и Петр хлопали меня по плечам и восторженно вопили. Учитель пожал руку, а Марта поцеловала меня куда-то в щеку, почти в ухо, зарделась и стояла вся красная, теребя завязку сарафана. Но я на нее не обиделся.

До конца все никак не мог понять происходящее. Я выиграл? Выиграл я? Мы победили?

Как ни странно, не хотелось ни кричать, ни прыгать, ни визжать. Ни гордо отвечать на вопросы, которые без конца задавали репортеры. Ничего не хотелось. И потому я просто стоял и стоически терпел все эти объятия, вспышки и шум.

Сквозь толпу протолкался какой-то пузатый дядька с седыми усами. Он схватил меня за руку, которую уже отпустил учитель, и затряс, что есть силы.

— Молодец! — сказал он. — Это была отличная игра.

Я выдавил из себя «спасибо», но он, похоже, не слушал. Все продолжал говорить о том, что это станет шедевром. И обязательно получится бестселлер. Мол, лучшие люди издательства наблюдали за поединком, тщательно записывали и анализировали ходы. Еще надо будет, конечно, все просчитать подробно, чтобы определиться с тиражом, но уже ясно, что книга станет хитом. Особенно после такой яркой экранизации, которую видело полстраны. Осталось только придумать название и подписать контракт.