Кир Булычев - Со старым годом!

Почти закон: под Новый год в Москве оттепель. Две недели природа засыпает город снегом и инеем, машет простынями метелей, украшает окна и витрины белыми узорами — и вот за несколько часов все это великолепие размокает.

С неба сыплется мокрая крупа, сугробы съеживаются и темнеют, из подворотен выползают лужи, насморк и кашель набрасываются на население столицы — но новогоднему настроению эти неприятности не мешают.

Люди — мастера обманывать себя надеждами, что наступающий год в два счета покончит с бедами, обманами, болезнями, разочарованиями — утром проснешься, и все улажено, даже умирать никто не будет.

Способность человечества к самообману просто фантастична. Казалось бы, за миллион лет пора повзрослеть, набраться печального опыта…

Примерно так размышлял Егор Чехонин, поджидая автобус в Медведкове и наблюдая за тем, как скользит, торопится к остановке толстяк в дубленке, волочит сетку, полную зеленых кубинских апельсинов, а под мышкой зажал бумажный сверток, из которого жестко торчит хвост горбуши.

Рассуждения о человеческой наивности не были данью минутному настроению. Если кто-нибудь в Москве имел право осуждать предновогоднюю суету — им был Егор.

Подошел автобус. Он был неполон, но казался полным, потому что женщины предпочитали стоять в проходе, берегли платья, не садились. А мужчины стояли из солидарности. Только толстяк уселся перед Егором, положил сетку на колени, а горбушу держал на весу — хвост к потолку.

В автобусе пахло духами. Озабоченно смеялись женщины. Кто-то ахнул:?Неужели забыли?? Чего забыли?

Егор смотрел в мокрую темноту за окном автобуса и заново переживал разговор с Гариком, причем теперь-то он находил нужные, ядовитые слова и неотразимые аргументы. Но что за радость махать шашкой вслед умчавшемуся врагу?

…Целый час Егор ждал Гарика на лестнице. Уже давно стемнело, хлопали двери, отовсюду сбегались съедобные запахи, а Егор с утра ничего не ел.

Он забыл о голоде, пока разыскивал новый адрес этого Гарика, ехал сюда, бродил среди одинаковых корпусов, репетировал мысленно, что он скажет Гарику и что ответит ему Гарик, как Гарик будет врать и изворачиваться и как он прижмет Гарика в угол и как Гарик в конце концов сдастся и принесет магнитофон. Но Гарика все не было, и жуткий, терзающий голод завладел Егором и, может быть, именно он лишил его аргументы убедительности и силы. Потому что когда Гарик наконец пришел — распахнул дверь лифта, расстегнул дутое, словно кремом наполненное пальто, доставая из фирменных джинсов ключ, увидел вскочившего с подоконника Егора, узнал, махнул толстой рукой, приглашая заходить, в этот момент Егор совершенно забыл, как следовало говорить с Гариком.

Потом они стояли посреди пустой комнаты — только неубранная койка в углу, рок-звезды из журналов на стенах, проигрыватель с громадными выносными динамиками, кипы дисков на журнальном столике. Они стояли, Гарик скучал, потому что знал, чем кончится разговор, а Егор никак не мог пробиться сквозь эту скуку и тоже догадывался, чем разговор кончится.

— Но ты же брал, брал же?! — Егор запомнил лишь свои слова, ответы Гарика начисто вылетели из головы. — Ведь ты обещал отдать? Не помнишь?.. Я напомню. Отцовский магнитофон,?грундик? двухкассетник, стерео, я его с собой в школу взял, головка полетела, Смирницкий из десятого? Б? мне твой телефон дал. Ты обещал за три дня сделать, позавчера вернуть. Я тебе две кассеты за это отдал. Отдал ведь?.. — А Гарику было скучно слушать Егора, ведь он не знает никакого магнитофона, ничего не знает и вообще ему пора уходить, а может, он ждал гостей… А вот это Егор запомнил:

— Ты бы расписку взял, — Гарик говорил сочувственно. — Хоть какой-нибудь документ. Разве можно так легкомысленно людям доверять? Ведь никто не видал, как ты мне ящик передавал.

Потом разговор как-то еще продолжался. Почему-то Гарик пошел на кухню, поставил чайник, открыл холодильник, начал считать в нем бутылки. А Егор стоял в дверях кухни и говорил, хотя ему было стыдно говорить и просить. А Гарик не шумел, не бил себя в грудь, не выталкивал Егора из квартиры, терпел и скучал. И занимался своими делами.

— У тебя совесть есть?

— Жалкие остатки, в ближайшее время постараюсь отделаться. — Гарик говорил искренне, он смотрел на Егора сверху — он был на голову выше незваного гостя, а Егор жалел, что у него нет пистолета. Вынуть бы пистолет и увидеть страх на этом самодовольном розовом лице.

Потом Егор ушел. Как — тоже вылетело из головы.

Он не сразу поехал домой. Наверно, целый час брел по улице, скользил по мокрому снегу и снова повторял уже ненужный разговор с Гариком, находя куда более убедительные слова, но возвращаться было поздно.

А потом Егор вдруг увидел на столбе часы. Часы показывали без пяти десять.

И тогда, хоть в этом не было никакого смысла, Егор поспешил к автобусной остановке.

Между ним и другими людьми в автобусе возникла стеклянная перегородка. Сквозь нее плохо проникали звуки. Почему-то не отпускал голод. Хотелось вытащить за хвост горбушу из бумажного пакета и сожрать с чешуей. Егор вышел из автобуса, и стеклянная перегородка осталась вокруг. Навстречу шел человек с худосочной елкой, елка задела Егора за рукав, и несколько иголок осталось на рукаве — а как же елка прорвала стеклянную перегородку?

Идти домой было бессмысленно. Мать спросит:?Куда пропал? Где хлеб? Мы что же, без хлеба на Новый год останемся?? Хлеба он не купил — до встречи с Гариком было не до этого, а после поздно, все булочные уже закрылись. Отец загремит:?Ты принес магнитофон?? Магнитофон был любимой, дорогой, новой игрушкой отца, и тут уже ни возраст, ни солидность — ничего в расчет не идет. Может быть, когда-то и Егор был самой новой и дорогой игрушкой отца, может, и мать когда-то побывала в таких игрушках. Но сегодня самая любимая игрушка магнитофон. И магнитофона нет. Когда утром отец спохватился — вышла сцена, которую невозможно описать. Не потому что она была шумной — наоборот — весь разговор шел на полутонах. Цепочки лжи, придуманные Егором, были неубедительны, фальшивы и противны ему самому. И все эти?ну, поверь, папа??я обещаю, папа??даю слово, папа? — были лишь жалкими попытками оттянуть время и даже убедить самого себя, что он наконец отыщет этого Гарика и все кончится хорошо… Все кончилось плохо.

…В метро то же, что и в автобусе. Казалось, что вагон движется не только в пространстве, но и во времени. Он несет всех этих возбужденных, веселых, задумчивых людей к границе, стоит перейти которую — начнется новая жизнь. И граница не вымышлена. Она реальна для всех этих людей и важна, потому что если бы не Новый год, отец бы мог смилостивиться, хотя бы снизойти до попытки понимания. И не было бы тех слов:?Без магнитофона можешь не возвращаться?.