Евгений Панаско - Десант из прошлого

В тех случаях, инспектор Сбитнев, когда дело подпадает под эту статью, занимается им именно Интерпол. Так уж заведено, и довольно давно – со времен реконструкции этой организации после разоружения. Украден не один экземпляр, изъяты, как следует из заявления профессора Л. Г. Компотова, все известные экземпляры книги, имевшей незначительный тираж и одно издание. В случае, если не сохранена рукопись, а в данном случае похоже, что так, речь идет именно о попытке уничтожения памятника мысли, а вовсе не о краже не слишком дорогой вещи. Думать надо, инспектор Сбитнев… И вообще, – тут голос шефа внезапно окреп, в нем зазвенело железо, так уж у него было заведено – вздымать голос в самые неожиданные моменты, – и вообще, инспектор, – он прямо-таки подчеркивал это слово, – начинать первое дело с препирательств не принято. Посмотрим еще, как вы, товарищ дорогой, справитесь с этим делом. Перестрелку вам подавай, остатки мафии! А ума хватит ли, чтобы самостоятельно распутать простенькую историю? Идите и работайте! Деятель, понимаете!

«Деятель» – это уже было ругательство.

Ошарашенный, я вывалился из кабинета шефа с желтой папочкой в руках, криво улыбнулся в ответ на поздравления ребят, увидевших меня с делом, сел за свой стол и перечитал еще раз заявление профессора Леонарда Компотова.

Дело выглядело уныло. Аналогий, естественно, я не видел. Задавать программу-поиск в компьютер было явно бессмысленно.

Тупо выглядело дело, и я решил никак к нему не готовиться, разве что обновить свои познания в международном праве. А с утра вот побриться и к профессору явиться. В надежде, что он, быть может, передумал. Принесет извинения, скажет, что вся эта история выеденного яйца не стоит, что он заявление свое забирает; мы тут же с ним расшаркаемся и расстанемся навсегда…

Но дело-то, дело номер один! Начать с пустышки – это, по-моему, много хуже, чем черная кошка или покойник встречь. Суеверие? Нет, настроение…

Папку с делом я уложил в сейф.

Л. Г. Компотов возглавлял кафедру научной фантастики в одной из многочисленных международных организаций, расцветших после разоружения Европейском университете гуманитарных исследований, однако бывал там, как выяснилось, не каждый день, так как научной работой в основном занимался дома. Домой к нему я и подъехал.

Профессор занимал особняк, в котором, похоже, на большей части пространства размещалась библиотека.

По пути от прихожей до рабочего кабинета, где трудился профессор, я увидел, что Л. Г. Компотов живет одновременно как бы в нескольких укладах. По разностилью внутренней обстановки могло показаться, что нахожусь я в недрах огромной коммунальной квартиры, а не в респектабельном профессорском жилище. Тут были ковры и хрустально сверкала люстра, там в беспорядке валялись на полу чемоданы, частью полураскрытые, из них выплескивались вещи, преимущественно женские, здесь поражало скопище электронной звуко– и видеовоспроизводящей аппаратуры, а вот внезапно с ревом вываливались два крупных, головастых паренька, продолжая драться, а вслед за ними из детской выкатывалось сонмище автоматических кукол и разнокалиберных игрушек – стреляющих, пищащих, кривляющихся…

Но всюду – в коридорах и комнатах – громоздились от пола до верха, свисали с потолка сталактитами, хитро занимали углы и ниши книжные шкафы и полки, застекленные антресоли, наглухо закрытые тумбы.

Впустила меня жена профессора. Я представился, и она проводила инспектора Сбитнева до дверей кабинета, в котором ему, Сбитневу, предстояло начать практически, беседой с заявителем, дело за номером один.

Профессор сидел за огромным письменным столом, был чрезвычайно худ, имел голову грушей, расширением кверху, редковатые прямые черные волосы и аккуратную, естественного происхождения тонзуру.

– Павуба обовас, – сказал мне профессор. – Бивуточку.

Он похлопал рукой по бумагам, разложенным на столе, затем быстро и целеустремленно выдвинул один за другим двенадцать ящиков своего письменного стола, так же быстро их задвигая.

– Бивуточку! – продолжил он на том же странном языке. – Часбу павадке.

Он встал. 196–197 сантиметров, прикинул я, при весе 70–75 килограммов. Несколько секунд профессор бесцельно блуждал взором окрест, затем тем же жестом, каким охлопывал стол, постучал по карманам пиджака. В этот момент я решил, что он ищет очки. Но очки были на нем. Я хотел сказать об этом, но взор профессора внезапно прояснился. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул оттуда нечто розоватое, квакнул «павдон, павдон» и бросил это нечто себе в рот, после чего перешел на понятный мне язык.

– Слушаю вас, – сказал он.

– Инспектор Интерпола Сбитнев, – представился я служебным голосом, прибыл по вашему заявлению от второго августа.

– А-а-а! – крикнул профессор и осклабился, обнаружив розовую вставную челюсть. – Очень и очень рад. Однако сожалею заранее, если ваши хлопоты окажутся бесполезными.

Такое начало нельзя было посчитать оптимистическим, однако я выполнил все необходимые формальности: идентифицировал личность заявителя, предъявил свои документы и разъяснил полномочия, дал классификационную оценку заявлению профессора и заодно растолковал ему суть статьи соответствующего кодекса международного права об охране памятников мысли (накануне пришлось ликвидировать пробел в собственном образовании…), предупредил о том, что наш разговор фиксируется, и тут же напомнил об ответственности за дачу ложных показаний.

Профессор на все это отреагировал не очень внимательно.

– Вы любите научную фантастику? – внезапно спросил он.

– Нет, – ответил я, и наступила томительная пауза. Профессор смотрел на меня, как на эксгибициониста. – Это имеет какое-то отношение к делу? осведомился я.

– Косвенное, – сообщил профессор. – Книга, по поводу которой мною сделано заявление, относится к одному из тематических подвидов энэф.

Путем некоторого умственного усилия я понял, что «энэф» есть аббревиатура того самого вида литературы, кафедру которой возглавлял Компотов.

– И что… значительной ценности книга?

– В каком смысле? – Профессор вновь посмотрел на меня как-то странно.

– В художественном или… э-э-э… в смысле идей.

– Дрянь редкостная, – со вкусом сказал Компотов. – Да. Это, знаете ли, в фантастике не редкость. Впрочем, как и в литературе вообще… На этот счет еще в прошлом веке высказался как-то Теодор Старджон.

Тут профессор поведал историю с высказыванием Т. Старджона на одном из симпозиумов по научной фантастике. Затем коротко обрисовал обстановку с развитием энэф в англоязычном мире в сопоставлении с фантастикой социалистических стран и прежде всего советской в середине прошлого столетия. («Заметьте, инспектор, именно этот период в развитии данного вида литературы особенно интересен…»).

Читать дальше