Евгений Панаско - Десант из прошлого

– Вечером тряпочка мне будет нужна, – предупредил он. – Не дай бог К. П. вздумает проверить…

Ткань я отдал на экспертизу в лабораторию, предупредив, что сам не знаю, чего ждать от анализа. И сделал шефу внеочередное сообщение о том, что К. П. создает для себя группу вооруженной охраны.

– Ты задание получил? – услышал я от шефа. – Вот иди и работай!

Сдвиг профессор уже обнаружил самостоятельно. Оказывается, у него имелись в бумагах обширные выписки из множества книг, в том числе даже из Гонсалеса, необходимые ему при подготовке к лекциям. Обнаружив пропавшую книгу, профессор тщательнейшим образом изучил ее, однако, по его мнению, это был именно тот самый экземпляр, который пропал несколько дней назад. Подтверждал это и экслибрис, и многочисленные пометки, сделанные рукой Компотова на полях книги. Однако при сличении выписок с соответствующими местами книги. Компотов обнаружил некоторые различия! Текстуальные? Нет, не текстуальные. Педант Компотов, делая выписки, имел обыкновение не только указывать, как это положено при библиографических ссылках, страницу цитируемого издания, но особыми черточками обозначал начало и конец каждой строки. Теперь в нескольких случаях, как он обнаружил, начало и конец строк не совпадали с его выписками.

Непостижимым образом профессор увязывал исчезновение и появление книги Гонсалеса с проведением эксперимента «Критерий истины». Получалось, что никто не выкрадывал, «Десант из прошлого», никто его и не возвращал.

– Возможно, именно потому исчезла эта книга, что содержание ее первой части точно соответствовало фактически имевшему место эксперименту. Возможно, – вещал профессор, взволнованно расхаживая по своему кабинету, каким-то образом эта информация вошла в резонанс с квантово-матричной структурой… Но это, конечно, только мои предположения, догадки… А вот мелкие изменения, которые мною были обнаружены по выпискам, это безусловное свидетельство флуктуативных изменений! Мы живем, если так можно назвать наше теперешнее существование, мы живем в мире, который будет отныне накапливать все больше и больше случайностей, флуктуаций, уводящих его все дальше и дальше от того мира, где остались настоящие мы вы и я, и подлинный мир… – Он звучно высморкался. – Возможно, что наше существование будет продолжаться сколь угодно долго, но, быть может, накопление флуктуаций не остановится и приведет к полному его разрушению.

Я слушал профессора с отвращением, преисполняясь сознанием, что нет ничего хуже, чем научная фантастика, выдающая всерьез свои гипотезы. Как я понимаю, это удавалось только немногим авторам, как правило профессиональным ученым, обращавшимся к этому жанру. Да и то не всем. Остальная же братия фантастов творила благое дело, занимаясь имитацией научного мышления, своего рода игрой по определенным правилам. Для тренировки читательских мозгов это безусловно полезно. Но дилетант, смертельно далекий от науки в ее подлинном, не адаптированном виде, дилетант, решивший после чтения десятка научно-популярных брошюр, что разбирается в подлинной сути научных проблем, мало того – решительно уверенный в своем праве выдвигать научные гипотезы, – это зрелище было невыносимым. Компотов истово верил в научную правомерность своих фантастических измышлений.

«Гонсалес известным сдвигом…» Это профессор Компотов был с известным сдвигом!

– Скажите, Леонард Гаврилович, – сказал я, – а почему вы не в университете? Мне помнится, по четвергам с утра у вас лекция, вы еще меня приглашали…

– Ах, Сбитнев, оставьте. Какое имеет значение лекция? – пробормотал Компотов, меряя кабинет ногами в ботинках размера тридцать один с половиной. Весь он был похож сейчас на скелет – высокий, хорошо одетый и размахивающий конечностями. Его вдруг обуяла мировая скорбь, он остановился и с глубокой горечью произнес:

– Что же, в сущности, изменилось? Ничего. Все оказалось на своих местах. Жизнь шла заведенным чередом; отец пас крысиные стада, мать, как всегда, безмятежно несла яйца…

Я не сразу понял, что это какая-то цитата. Профессору, маячившему на фоне бесконечных застекленных стеллажей, было из чего цитировать! Один лишь Чугунец в прижизненных собраниях, блестя золотым тиснением добротных коричневых переплетов, занимал не менее полутора погонных метров, а мелкие книжонки «стихийной семерки» проще было бы мерять центнерами.

– А где ваша жена, дети? – спросил я, озираясь.

– Что жена, что дети? – откликнулся рассеянно профессор. – Моя ли это жена? Мои ли дети?

– Гм, – сказал я. – Вы знаете, у меня два вопроса к вам. Один, боюсь, надолго. Я привез ксерокс первоначального, «старого» варианта Гонсалеса. Вы извините, я вам не сообщил: один экземпляр этой книги, по некоторой случайности, сохранился в библиотеке Института времени, и я привез ее копию. Вот давайте-ка вместе и проверим, много ли там несовпадений в переносах строк…

Профессор издал вопль, от которого у него выпала челюсть. Он сунул ее в карман, выхватил у меня из рук ксерокопию и впился в нее взглядом. Потом с треском раскрыл один за другим все двенадцать ящиков письменного стола, разбросал по полу ворох бумаг и после этого обнаружил спокойно лежащий на столешнице экземпляр «нового» Гонсалеса.

Три с лишним часа после этого мы вновь изучали инструкцию к перевороту, программу фашистского путча; и она все меньше казалась мне причудой не очень нормального литератора. Если отбросить фантастическое начало, это был рабочий документ, генеральный план переворота…

Карандашом я ставил на ксерокопии птички, отмечая строки, в которых мы обнаружили изменения в переносах.

Во всей книге не было изменено ни слова, вот только лишь переносы. Что стояло за всем этим? В конце концов была проведена немаленькая операция: похищена книга – нам было известно около тридцати библиотек, частных, клубных и государственных, где имелся и исчез Гонсалес. А теперь, выходит, появился вновь. С несколькими страницами, которые были набраны заново, отпечатаны и аккуратно вклеены на место удаленных.

Зачем все это?

Наконец, нужно было вновь поставить книгу Гонсалеса на те же самые места… Это была нешуточная операция, и я был полностью уверен, что она-то и имела место в действительности, а вовсе не «флуктуативные изменения в связи с резонансом квантово-матричной структуры», как полагал профессор Леонард Гаврилович Компотов.

Замененных страниц в книге оказалось не так уж много.

Наконец мы закончили. Последние строки романа заставили меня вздрогнуть. Вот они какими были: «Начало операции – по получении телеграммы. Возможен сдвиг. Селас Гон».

Телеграмма была! И сдвиг! Но сдвиг чего?