Михаил Михеев - Тайна белого пятна

Зина решила, что ее испытания закончились. Оказывается, ошиблась.

Откуда-то из травы на тропинку выбрался здоровенный белый гусак. Пригнув шею, он с угрожающим шипением двинулся навстречу. Зина озадаченно остановилась, попятилась. Попробовала отмахнуться туфлями. Но белый гусак был, очевидно, опытный боец. Он быстро зашел сбоку и ловко щипнул ее за ногу твердым, как плоскогубцы, клювом.

Зина взвизгнула и бросилась к крыльцу.

Она с ходу заскочила на верхнюю ступеньку. Гусак мчался следом за ней и уже карабкался на крыльцо.

Изловчившись, Зина лягнула ногой и сбила своего свирепого преследователя со ступенек. Гусак шлепнулся на спину, побарахтался и, поднявшись, заковылял в траву, но еще злобно шипя и оглядываясь на ходу, как бы говоря: "Ну погоди, еще попадешься!" Дядя Дима сидел на чемодане возле калитки и, хлопая себя по коленям, хохотал на весь поселок.

На другой день Зину разбудила Пелагея Романовна, соседка Вихорева. Она вела его холостяцкое хозяйство, готовила еду и убирал в комнатах.

Пелагея Романовна была пожилая женщина, гренадерского телосложения, добродушная и разговорчивая.

Причем мысли свои выражала всегда откровенно и беззастенчиво, совершенно не считаясь с тем, как они могут быть приняты слушателями.

Зина познакомилась с нею еще вчера.

– Вставай, засоня, – говорила Пелагея Романовна, бесцеремонно стягивая с Зины одеяло. – Вставай, кушать пора. Уже третий самовар грею, тебя дожидаючись.

Зина потянулась и потерла кулаками глаза.

– А дядя Дима где?

– Эка, хватилась. Да времени-то уже на полудень скоро. Митрий Николаевич давно на работу ушла.

– Что же вы меня раньше не разбудили?

– А они не велели. Сказали, пусть поспит, намаялась за дорогу. Да и то, поглядела я на тебя, больно уж сладко ты спала. Носик в подушку, рот раскрыла. Даже слюнку по щечке выпустила.

– Ну уж... – сконфузилась Зина, еще не успевшая привыкнуть к добродушному натурализму выражений Пелагеи Романовны. Та не обратила на ее смущение ни малейшего внимания.

– Так ты давай-ка поднимайся, моя милая. А я пойду самовар погляжу, кабы обратно не заглох.

Однако не успела Зина подняться с постели, как в открытое окно влетел здоровенный черно-желтый шмель и с гудением, как тяжелый бомбардировщик, закружился по комнате. Пришлось быстренько заскочить под одеяло и ждать, пока шмель, несколько раз стукнувшись в оконное стекло, не выбрался на свободу.

На спинке кровати висела одежда, от которой она так легкомысленно отказалась вчера. Зина натянула просторные лыжные брюки и вытащила из-под кровати сапоги.

В сапогах лежали портянки. Зина развернула их без всякой уверенности здесь Валя был прав: обращаться с ними она не умела.

Она попробовала надеть сапог без портянки, но сразу же сняла его складки и швы внутри сапога резали ногу. Пришлось опять взяться за портянку. Прямоугольный кусок материи плохо следовал за изгибами ступни.

Зина примеряла его и так и эдак, наконец замотала ногу как пришлось.

В это время вошла Пелагея Романовна.

– Обожди-ка! - заявила она, отбирая у Зины сапог. – Да разве портянку так наматывают. Давай сюда ногу, я покажу... Э-э, милая, – вдруг неодобрительно протянула Пелагея Романовна. – Что же это за нога у тебя?

– А что такое? – забеспокоилась Зина, оглядывая ногу и шевеля пальцами. – Нога как нога.

– Да мала уж очень. Сама девка как будто рослая, а нога, как у ребеночка, – право. Вот нога, – и Пелагея Романовна для иллюстрации вытянула вперед ногу, обутую в ботинок сорок третьего размера. – Мы с Петей – это с мужем моим покойным, – пояснила она, – мы с ним одинаковые сапоги носили, какие он, такие и я. Помню, ох и здоровая же я была в молодости. Бывало, пойдем мы с Петей в баню, поглядит он на меня и скажет...

– Пелагея Романовна! – взмолилась Зина.

– А ты чего? Али тебе еще таких слов никто не говорил... ну да, я и забыла, что ты девка еще. Ничего – мужик будет, он тебе не такое скажет. Жених-то, есть?.. Есть, конечно. У такой девки да чтобы жениха не было.

Занимая Зину подобным разговором, Пелагея Романовна сама навернула ей портянки и помогла натянуть сапоги. Постукивая каблуками, Зина прошлась по комнате.

– Костюмчик хороший, – одобрительно заметила Пелагея Романовна. – Только ты в нем уж очень на парнишку схожа. Видимости бабьей у тебя нет. Уж больно у гебя...

Не дослушав, Зина схватила полотенце и мигом выскочила из комнаты.

На крыльце она остановилась, присела на ступеньках и с удовольствием вдохнула воздух, пропитанный скипидарным запахом сосны.

Тайга окружала поселок с трех сторон, прижимая его к реке. Дом Вихоревых находился в самом конце улицы.

В нескольких шагах, прямо за оградой, уже начинался ельник и такой густой, что казалось, лес под поселок не вырубили, а просто сдвинули в сторону. За стеной ельника поднимались мохнатые макушки кедров. Зина даже с крыльца видела на их ветках крупные гроздья шишек.

У самого крыльца стояла высоченная сосна. Ветки сохранились только на макушке, что делало ее похожей на пальму. Прямо к стволу был привешен жестяной умывальник, над ним дощатая полочка с зубными щетками.

Все это мало походило на белоснежную московскую ванную, вода из умывальника бежала скупой тоненькой струйкой, однако Зина вымылась с удовольствием. Новизна ощущений возмещала недостаток удобств.

Чай пили у открытого окошка.

За столом все нравилось Зине, все приводило ее в восторг и умиление. И традиционный шумящий самовар, который за последние годы она видела только в кино.

И свежие пышки, румяные, с толстой хрустящей корочкой, которая отслаивалась чешуйками, таявшими на языке; и мед, густой, прозрачный, похожий на темно-желтое стекло. Привлеченные его запахом, в окошко влетали пчелы, Зина отмахивалась oт них ложкой и по-детски визжала.

Пелагея Романовна не торопясь прихлебывала чай с блюдечка, установив его на трех растопыренных пальцах. Зина пила из стакана. Она попробовала поставить блюдечко на пальцы, но тут же налила горячего чая себе в рукав.

– С непривычки, – сказала Пелагея Романовна. А я так из стаканьев не люблю. Скусу того нет.

Зина заметила беловатые старые шрамы на ее руке.

Пелагея Романовна охотно рассказала их историю. Несколько лет тому назад к ней в курятник влезла гостья из тайги – большая рысь. Услышав отчаянный куриный переполох, Пелагея Романовна с вилами кинулась на выручку.

– Я думала, волк забрался, смотрю – батюшки! – рысь! Она было к дверям, а я с вилами ей устречь. Уж очень меня зло за кур, значит, взяло. Ну и пришпилила злодейку вилами к углу. Только навильник-то короток оказался, она меня лапой по руке и достала. А я все равно так ее прижамши и держала, пока она не сдохла. Шкуру с нее содрали – хорошая шкура была, в горнице у кровати лежала, только моль поела, так выбросить пришлось.