Наталья Соколова - Фантастика-1965. Выпуск 3

В день триумфа Ученик сам вел Зверя по городу, очень беспокоясь, как он это перенесет (Зверь не был приспособлен для длительных наземных переходов). А через десять дней вместе с учителем и его ближайшими сотрудниками присутствовал на шикарном обеде, который давал в своем особняке президент академии Наук и Искусств, большой любитель хорошей кухни и коллекционных заграничных вин.

На обед приехал первый министр - правда, с опозданием.

Строго и элегантно одетый, он сидел недалеко от Человека и, наклонив удлиненную лысеющую голову, говорил со своей соседкой, красивой, сильно оголенной актрисой, о “Весне священной”, о жестких политональных гармониях и изысканной оркестровке раннего Стравинского. Она явно ничего не понимала и улыбалась заученной улыбкой, выставляя очень белые плечи и очень белую грудь, чуть прикрытую клочком черного бархата.

После устриц первый министр встал и провозгласил тост.

– Пью за избранных, за соль земли, за аристократию духа. Пью за людей первого ранга - они первенствуют не потому, что хотят этого, а потому, что существуют. Быть вторыми они не вольны.

Президент академии, сохраняя любезную улыбку на лице, поднял брови. Ого! Никогда еще премьер не высказывался с такой откровенностью - пусть даже на закрытом банкете.

Надо так понимать, что он переходит в наступленье?

– Глубокая трагедия нашего века, - продолжал первый министр, не повышая голоса, оглядывая сидящих умными, холодными глазами, - социальная его трагедия не в том, что существуют неравные права людей. Нет, она в том, что существуют притязания на равные права. Нельзя назначить моего шофера Создателем Зверя, Создателем Зверя надо родиться. - Он поднял высокий узкий бокал, оплетя его тонкую ножку своими узкими гибкими пальцами. - Пью за человека номер один в технике, сумевшего превзойти всех других наших крупнейших…

Чей-то услужливый голос уже подхватил:

– И за человека номер один в политике, сумевшего превзойти…

– Не вижу здесь аналогии, - министр улыбнулся и поднес бокал к губам.

“Да, он переходит в наступленье”, - подумал президент академии, но на лице его, полном, чисто выбритом, холеном, не отразилось ничего, оно по-прежнему сохраняло то простодушно-озабоченное, хлопотливое выражение, какое положено хозяину дома, которого больше всего на свете интересует в настоящий момент успех его черепахового супа.

Человек слушал, нагнув голову, теребя правой рукой бородку. Когда министр кончил, он, с минуту помедлив, взял бокал и выпил шампанское. Потом посмотрел в дальний конец стола, туда, где, заслоненный очень белыми плечами женщин, затиснутый массивными золотыми погонами военных из свиты премьера, сидел Ученик. Перед ним стоял нетронутый бокал с шампанским.

Их взгляды встретились.

Выпив шампанское, первый министр вытер губы салфеткой, отбросил ее и сказал еще несколько слов:

– Метеосводки говорят: господствующие ветры в нaшeй стране дуют с Юго-Запада. Так было в восемнадцатом, девятнадцатом веках, так осталось в двадцатом. Лгут метеосводки! - Голос его стал настороженным. - Ветер дует с Востока - вот уж скоро пятьдесят лет, как это так! Опасный, иссушающий ветер - ветер революции. Он несет тучи пыли… мутит незрелые умы… мешает нам управлять событиями. Наш барометр не может стоять на “ясно”, пока дует ветер с Востока. - И закончил: - Не верьте метеосводкам, политические сводки точнее прогнозируют погоду.

Первой начала аплодировать почти голая актриса, красиво подняв глаза к лепному потолку, за ней остальные. И хозяин дома похлопывал одной пухлой ладонью о другую, одобрительно кивая головой и не забывая приглядывать, чтобы подавали вина в нужном порядке. Все шло как положено.

Домой они возвращались вдвоем - Ученик и тот, кто его выучил. Шли дальним, кружным путем, по бульварам, что протянулись ломаной линией над портом - Человек сказал, что у него болит голова, хочется пройтись. Низкое серое влажное небо, клубящееся, как дым над битвой, неспокойное, нависало над городом, волочилось брюхом по крышам. Доки и элеваторы внизу были подернуты легким предвечерним туманом, точно их прикрыли полой прозрачного пластикового дождевика; там уже зажигались первые огни.

Ученик стянул с шеи галстук и сунул его в карман плаща.

Небо невдалеке окрасилось розовым - это Завод Металлов выдал очередную плавку. На серых дымящихся тучах рдели теперь нежно-алые пятна, как будто отблески пожара.

Сначала они шли молча. Потом Человек сказал, что премьер дает ему крупную сумму денег для продолжения испытаний и экспериментальных работ - с тем, чтобы преодолеть потолок или, вернее, пол Зверя, значительно понизить предел погружения. Заодно ставилась задача и увеличения скорости.

– Париж стоит мессы. - Человек мельком посмотрел на Ученика, который вышагивал рядом с ним, сунув руки в карманы. - Стоит одного какого-то бокала шампанского, пусть даже с неприятным привкусом.

Ученик молчал. Быстро темнело, и в сумерках трудно было разглядеть его лицо, оно казалось стертым, неразличимым.

– Не судите, да не судимы будете, - сказал Человек устало. - Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. [От Матфея, 7,1.]Со школьных лет помню. Вбили.

Он остановился, облокотился о парапет. Поднял воротник пиджака - упали первые крупные капли дождя, а его пальто осталось в машине. Внизу одна за другой вспыхивали линии огней, перечеркивая из конца в конец темные причалы.

Ученик дотронулся до его пустого левого рукава. Сказал неожиданно мягко:

– Вы простудитесь, учитель. Так стоять не годится. Возьмите-ка мой плащ.

5. ПРЕЗИДЕНТ АКАДЕМИИ

Все-таки, наверное, Человек простудился в тот вечер.

Он температурил, его лихорадило. Начались боли - болела несуществующая левая рука. Врачи рекомендовали постельный режим, покой, тепло. Человек, морщась, пожимая плечами, уступил. Хорошо, он будет лежать на диване в своем кабинете, накрытый пледом, но пусть ему каждые два часа докладывают о ходе работ, пусть ему дадут пишущую машинку, пусть вызовут к нему таких-то…

Однажды вечером заехал его навестить президент академии. Они были давнишними друзьями - нет, пожалуй, приятелями. Вместе учились в школе, потом в университете, вместе мечтали обновить науку, познать непознаваемое и удивить мир. Их объединяла любовь к учителю, рано умершему чудаку и неудачнику, чьи мимоходом брошенные гениальные догадки были подтверждены и разработаны уже после его смерти другими учеными. Раз в год они оба отправлялись на маленькое заросшее кладбище в одном из пригородов и долго сидели молча на ветхой скамейке перед холмиком, обложенным дерном…

Президент, дородный, осанистый, добродушно-самоувереиный, поскрипывая на ходу пластроном белой, туго накрахмаленной рубашки, втиснулся в кабинет Человека и, крякнув, опустился в кресло.