Сэмюэль Гей - Утросклон

- Идем к шефу... я кое-что скажу, - дрожашнми от злости губами с трудом выталкивал слова Монк, - Зачем? Ты можешь положиться на меня. Не буду хвастать, но в некоторых вопросах я...

- Идем! - почти закричал Монк.

Сильвестр пожал плечами и, покосившись на телефон, поднялся.

У редактора Монк старался быть спокойным. Но всей его выдержки хватило лишь на то, чтобы зловеще прошептать!

- Вы знали, что Икйнека, о которой написан сегодняшний фельетон, уже .несколько месяцев как умерла?

Судя по тому, как растерялись Сильвестр и Гарифон, Монк понял, что вопрос его совершенно лишний - ни черта они не знали.

- Так... - Монк перевел дух и не мог больше ничего сказать. Спазмы, как клещи, намертво перехватили горло.

Первым опомнился Сильвестр.

- Спокойно, спокойно, Монк. Когда я писал фельетон, я опирался на документальные факты. У меня есть письмо... Другое дело, что оно слишком долго пролежало в ящике нашего уважаемого шефа...

- Не забывайтесь, Сильвестр! - рявкнул редактор. - Не вас учить, что факты требуют проверки.

- Но вы сами сказали, что нужно срочно...

- Перестаньте препираться! - грубо оборвал Монк.

- А ты, собственно, чего так разволновался? - надменно спросил Гарифон. - Редакция допустила ошибку, редакция за нбе ответит.

Шеф решил взять инициативу в свои руки и все расставить по местам. Он отослал Сильвестра и пошел в атаку на Монка.

- Так что ты имеешь по поводу этой Кики... Ики...

- Я хорошо знал эту девушку, и все, о чем написал болван Сильвестр, полностью противоречит действительности!

- Ну, хорошо, я верю тебе, допустим, но что ты предлагаешь?

- Исправить ошибку и восстановить честное имя девушки. А Сильвестра наказать.

- Гм, опровержение... Это не выйдет, я себе не враг. А вот если передать ее родственникам некоторую еумму, так сказать, в порядке компенсации...

- Вы понимаете, что говорите?-вспыхнул Монк.Я раньше только догадывался, а сейчас удостоверился, что вы негодяй, подлый человек. Я ненавижу вас и вашу гнусную газету!

Вырвавшись из кабинета, Монк так трахнул дверью, что зеркальная табличка "Редактор" треснула пополам.

XII

Крокен, как обычно, беседовал с посетителями, восседая на своем высоком кресле. К середине дня ни с того ни с сего острой спицей зашевелилась в груди боль, и Крокен, взглянув в зеркало, увидел там серое, напуганное лицо. Этого было довольно, чтобы он незамедлительно закрыл кабинет и закончил прием.

Боль в груди не отпускала, и управляющий Биржей мужественно, без чьей-либо помоши пробирался осторожно вдоль стены к выходу, на свежий воздух. Конторские служащие, видя такое недомогание шефа, вызвались бежать за доктором или проводить Крокена домой, но он с сердитой гримасой категорично замахал руками. Он предпочел в одиночку превозмочь свою боль, чем выказывать перед подчиненными свою слабость. Управляющий выбрался в крохотный садик Биржи, добрел до скамьи и осторожно сел. Расслабился, и боль слегка отпустила. Это успокоило Крокена, и он окончательно отказался от намерения вызывать машину и ехать домой. В этом действии ничего для упрочения своего положения Крокен не видел - тут же всему городу станет известно, что управляющий Биржей страдает сердцем, и следовательно, а потому, к сожалению...

Пососав сладкую таблетку, Крокен раскинул руки вдоль деревянной спинки и блаженно прикрыл глаза; сердце успокоилось, но его тяжесть еще ощущалась в груди. Полуденная жара начинала спадать, яблони и липы уронили на восток бесформенные тени. Земля щедро отдавала тепло, и запахи трав и цветов невидимыми волнами зыбко плавали в воздухе. Вдалеке зеленели гребешки гор, манящие и недосягаемые, как райская благодать, и Крокену захотелось сродниться с ними, раствориться в их кудрявых кущах и исчезнуть из Ройстона, удалиться от дел - изнуряющих заседаний, приемов, бесед...

"Не так мы живем, не так, - скорбно думал управляющий. - Вот и сердечко заявляет о себе, бунтует..." Крокен помассировал левую половину груди и с опаской сделал глубокий вдох. Боли не было, и, успокоившись, Крокен затянулся пряным воздухом в полную силу легких. Как раз в этот момент он отчетливо услышал за спиной свое имя. Живо обернулся - никого.

"Что за шутки!" - рассердился чиновник и с самыми решительными намерениями огляделся вокруг. Садик Биржи был огорожен с трех сторон чугунной оградой, и проникнуть сюда незаметно кто-либо из посторонних не мог. "Почудилось, или то совесть моя, черт побери, беснуется?" - рассмеялся чиновник, но веселья почему-то не было. "Старею", - усмехнулся Крокен, и вдруг его осенило, что действительно жизнь идет крадучись, как кошка, неслышно и незаметно, будто нарочно, чтобы человек напрочь о ней, о жизни, забыл и бездумно пребывал на земле. "Неспроста напоминания о своей бренности большинство людей получают, как правило, к сорока годам - первый седой волос, одышка, геморрой... - рассуждал Крокен. - Вот и я ношу при себе сердечные таблетки..." Крокен настроился на философские размышления.

Он думал о том, что всемогущий рок недугами и всяческими невзгодами пробуждает человека от долгого и безмятежного прозябания, но обычно бывает уже поздно что-либо изменить или наверстать в жизни - слишком тяжким бременем лежат годы, растраченные впустую, и никак не выкарабкаться из-под этого нагромождения дат, событий, волнений и тревог, которые издали кажутся уже не такими значимыми и важными.

И трудно выпрямиться в полный рост и сказать то главное слово и сделать то необходимое и важное, ради чего рождается человек.

Крокен захотел вспомнить прожитые годы, что-то яркое и значительное в своей жизни, но ничего не приходило на ум. Все какая-то суетная беготня по лестнице вверх, к должностям и чинам, нужные и ненужные знакомства, пожатья неверных, но могущественных рук, фальшь улыбок и прогулки в кулуарах "под локоток". Биржа - это предел, потолок. Крокен понял это давно и знал, что оставшуюся жизнь придется довольствоваться достигнутой высотой. Что ж, и этого нужно было добиться. Представлять муниципальную власть, быть главным работодателем в городе - не так уж мало. Пять лет на этом месте, но скучно, скучно! Каждый день идут, требуют, хотят, просят. Он тасует этих просителей, как карты в колоде, а выигрыша все равно нет. Еще никто не пришел к управляющему Биржей свободного труда не просить, а просто поблагодарить, сказать, что он доволен и счастлив, и ему больше не нужно никакого другого, даже тысячу раз при208 влекательного занятия. Так оно и есть, человек существо ненасытное, беспокойное, прожорливое по части благ земных... Хотя нет, не все... И Крокен вспомнил в подробностях, будто это было вчера, одну встречу, когда оборванный юный наглец тряс его за лацканы и ушел ни с чем, гордый и непобежденный, хотя ему-то, наверное, ой как недоставало самых скромных материальных средств. "Я мог ему помочь, но не стал слишком много непокорности, самоуверенности было в нем. Хотя и я, конечно, пересолил, бил по самым слабым местам... А может, это тот самый человек, которому я должен, обязан был помочь? Ведь держу же я в памяти до сих пор его имя - Монк. А почему бы я нет? Честный перед самим собой человек достоин и человеческого существования. Нужда - плохой союзник для чести и совести. Нет, Крокен не такой уж сухарь и эгоист, творить добрые дела мы еще не разучились..."