Сергей Синякин - Пространство для человечества

Крикунов вошел, уселся в кресло у стола. Ему до старости было далеко, одиночество ему не грозило, разве что заплутает в джунглях Лауна. Но он старика понимал, поэтому и спросил:

— Александр Николаевич, а вам не хотелось вернуться? Староверов усмехнулся.

— Куда? — спросил он.

— Как куда? — не понял ответа Крикунов. — Туда, конечно. Все-таки что-то у вас там осталось, не могло не остаться!

— Ничего не осталось, — после долгой паузы сказал Староверов. — Если у меня что-то и было, то здесь. Я ведь загремел в девятнадцать. В сороковом году. Ага, во второе заселение попал. Отца у меня не было, а мать умерла года через три после моего ареста. И что у меня там могло остаться? Дом? Так нет его, дома. Родственники? Я их не помню, и они меня тоже. О чем мне с ними разговаривать? Что мы могли вспомнить? Невесты у меня не было. Друзья… Так они здесь появились, в Районе. Вот и получилось, что все у меня здесь, а там ничего не осталось. Знаешь, я уже не вспоминаю, у меня даже прежних воспоминаний не осталось.

— И никто не возвращался?

— Почему? — Старик улыбнулся. — Серега Думачев. Въехал, говорят, в Кремль на белом коне. Героя получил, пенсию персональную. А потом он мне письмо прислал. — Староверов почему-то кивнул в угол комнаты. — Писал, что сожалеет о возвращении, что никому мы там не нужны. Прожита жизнь, Лева, прожита. И не о чем жалеть. А главное — незачем.

— Всю жизнь… — пробормотал Крикунов, поймал взгляд старика и залился густым румянцем. — Извините!

— Да нет, ничего. — Староверов поднялся, ушел на кухню и принес два стакана горячего чая. — Всю жизнь, говоришь? Так ведь это и хорошо. Я себя здесь свободным почувствовал. Тогда ведь мы даже не гадали, куда попали. Был такой у нас из Воронежа, он писателя Язвицкого читал, так он нам все втолковывал о других измерениях. А нам тогда какая разница была? Живы — и это главное. Живы и свободны.

Крикунов осторожно попробовал чай, сделал маленький глоток.

— Как же свободны? — задиристо и недоверчиво сказал он. — Вас же сюда прямо из лагеря… И что, не было никакой охраны?

Староверов печально улыбнулся.

— Была, — сказал он. — Поначалу. Такая охрана была! Только этот мир, Лева, очень специфический, он ведь для лагерей не приспособлен. Не выживала здесь охрана. Назад-то никто не возвращался, не положено их было возвращать. Те, кто поглупее, тот быстро погиб, умные — к нам примкнули.

— И что, других никто не присылал?

— Присылали. — Староверов спокойно прихлебывал чай. — Даже один начальник лично прибыл. С обстановкой знакомиться. Легковую машину с собой притащил, думал по лауну разъезжать со всеми удобствами. А как до него весп добрался, так срезу всякие проверки и прекратились. Начальника-то они назад вытащили. Наверное, те, кто его вскрывал, очень удивились начинке. Ну и кончилось все постепенно. Поручили одному из наших, Сургучеву, кажется, реляции об освоении наверх посылать. А дальше мы тут сами управлялись. Ты еще не привык. Это мир страшный. Страшный, но не злой. Там люди были куда злее. А злые люди в страшном мире не уживаются, они там живут, где их боятся.

Он помолчал.

Знаешь, я вот что последнее время думаю. — На лице старика мелькнула улыбка. — Самое интересное заключается в том, что, если бы нас сюда не загнали силой, мы бы добровольно сюда полезли. Кто науку двигать, кому приключения пришлись бы по душе, а иные и просто — чтобы только не там. Здесь себя человеком чувствуешь.

— Почему?

— Откуда я знаю? — задумчиво сказал Староверов. — Ситуация так складывается. Здесь ведь все на взаимном доверии построено, товарищество — не пустая фраза. Лаун отсеивал. Альтернатива была небогатая — либо живешь в коллективе, либо отправляешься на тот свет. О возвращении на Материк тогда и мечтать не стоило, у каждого за спиной не крылья, а солидные срока, а при необходимости и довесок могли бросить. И потом, кратник в отношении нас в одну сторону работал. Даже когда мы здесь без охраны остались. Это здесь мы были без охраны, а там-то нас продолжали охранять, и крепко.

Это хорошо, что ты за историю взялся. Жаль, если все в прошлое канет. Какие люди были, Лева, какие люди! Тут поэт Корнилов свои новые стихи писал, тут профессор Тихомиров теорию полевого биогенезиса разрабатывал. — Бесцветные глаза старика ожили, засверкали. — Да мы здесь, если хочешь знать, по некоторым направлениями мировую науку на десятилетия обскакали. А кто об этом знает? Никто, никто ведь ничего не знает, на нас гриф секретности так и стоит, только раньше нас прятали, а теперь мы сами таимся.

Крикунов дотошно расспрашивал ветерана. На память он не надеялся и использовал диктофон, собранный умельцами на заводе игрушек. Конструкторы фирмы «Сони» сдохли бы от зависти, увидев эту малогабаритную машинку.

Поначалу ветеран был в ударе — он сыпал именами, датами, вспоминал совершенно невероятные истории, отложившиеся в памяти, но постепенно стал сдавать. Все-таки возраст у него был почтенный, и жизнь прошла не в санаторных условиях.

Заметив, что Староверов начал уставать, Крикунов деликатно засобирался.

— Ты бы посидел немного, — сказал старик. — А то я чаще один. Из моих-то уже никого не осталось. Вы этого не знаете, вы просто живете, а мы, когда сюда попали, узнали, почем фунт лиха. В организмах ускоренные процессы начались, первое время жрали круглые сутки. А когда процессы ускоряются, жизнь, как это ни печально, укорачивается. Ты говоришь, охрана. Первое время вохровцы автоматов из рук не выпускали, драки пытались предотвратить. Многие не выдерживали, нас ведь держали на обычной кормежке, а здесь жить требовалось иначе. Пока все поняли, многие умерли просто от голода.

— А вы? — жадно спросил Крикунов.

— А я оказался один из немногих, у кого процессы остались на прежнем уровне. Я, Серега Думачев — он ведь при ином раскладе в лауне восемь лет никогда бы не протянул, — Леша Горбачев, он в той жизни в Пензе начальником автомастерских был. Вот нас и изучали, чтобы вам спокойнее жилось. Вы по сравнению с нами живете в райских условиях, Левушка, хотел бы я снова этак пожить. Уж больно мир оказался интересным, даже теперь, когда понимаешь, куда нас загнали, все равно испытываешь удивление. Хочется все понять, все пощупать. Нет, Лева, здесь было хоть труднее, да интереснее. Здесь я себя человеком чувствовал.

Он посидел, задумчиво покачивая головой и растерянно улыбаясь каким-то своим мыслям, потом негромко пробормотал:

— Какой мир, какой мир… — И снова посмотрел на гостя. — Чай пить будешь? — спросил он.

— Спасибо, — отказался Крикунов. — Я пойду, пожалуй. Работы много, вы ведь знаете, что готовится экспедиция по лауну. Пора Район изучать, полвека живем, а ни черта не знаем о мире, в котором живем. Обидно!