Надежда Первухина - ПРОСНУТЬСЯ ЖИВЫМ

«Перед сеансом больного укладывают в постель». Да, выспаться тоже не помешало бы. Нормальным, здоровым сном, а не этими идиотскими… обмороками-мороками. Да только кто его, Викентия, в постель положит! Злонамеренная Надежда явно не для того ему наганом по затылку постукивает:

– Эй, господин Вересаев, оставьте ваши думы! У меня к вам важный разговор. Будете молчать - при…

– …стрелю. Слышал. Не ново. Что, уже в жертву меня приносить собираетесь?

– Нет, mon cher. Вопрос у меня и моей африканской подруги к вам имеется. Постарайтесь на него ответить с максимальной правдивостью.

– Вам - и правду? Не много ль чести?

– Не много. В самый раз. Солжете - будет оч-ч-чень больно.

– Ой, какие страсти. Слушаю вас… сударыня.

Надежда приставила наган к уху бывшего психиатра и с нежным придыханием спросила:

– Вы навещали своего друга в больнице?

– Степана?

– Да, Степана.- Голос у Надежды становился ну прямо как жидкий шелк, а вот глаза блестели не по-хорошему. Не глаза - пули. Готовые вылететь из дула и разнести в щепки все, во что хозяин дула прицелится.

– Конечно, навещал.

– Давно?

– Глупый вопрос. Как раз перед тем, как попал сюда. Еще перестрелка в метро была…

– Адрес больницы помните?

– А вам зачем? - напыжился Викентий.

– Говори! - Сразу надвинулась на него золотой горой Озулия.

– Навестить хотим,- улыбнулась Надежда.- Апельсинов принести, тортик «Причуда».

– Ему сладкого нельзя…

– Адрес!!!

– Кажется, Старосергиевская, четыре.

Надежда хлестнула Викентия по щеке, слава богу, ладонью - не револьвером:

– Лжешь! Мы проверяли - там его нет! И вообще в больнице по этому адресу идет срочный ремонт. У них электропроводка вся сгорела!

– Ничего не знаю,- твердо стоял на своем Викентий. Хотя внутри его зацарапало беспокойство за Степана.- Я был именно в той больнице и по указанному адресу. Хотя… Если у них вдруг ремонт образовался, может, Степана в другую больницу перевели.

– В какую? - Опять револьверное дуло у уха.

– Откуда я знаю!

– Мы проверили все, слышишь, скотина, все московские и даже подмосковные больницы, санатории и частные клиники! Твоего проклятого приятеля нигде нет! Вот уже неделю…

– Неделю? - взвыл Викентий.- Вы держите меня здесь уже неделю?!

– Заткнись! - Еще одна пощечина.- Мы тебя будем держать здесь до тех пор, пока не скажешь, где твой Степан!

– Ну и держите,- устало выдавил из себя Викентий.- Дуры.

И получил очередную мощную пощечину, свалившую его со стола и силой инерции подкатившую к креслу, в котором безвольно обвисало тело Элпфис.

– Напрасно ты его бьешь, Аукера Ненасытная.- Голос Озулии был холоден и ровен.- Он действительно ничего не знает. Я заглянула в его душу.

– Тогда что нам делать? - сорвалась на визг Надежда.- Без того полудурка мы не можем…

– Аукера, ты знаешь мои силы. Я не только искала. Я насылала проклятия на его тело. Не до смерти, конечно. Но он сейчас как немощный старик, ему не убежать от нас и не унести…

– А если? Если убежит?

– У нас этот самозванец. Неужели друг не придет выручить друга?

Надежда рассмеялась в ответ. Слезла со стола, подошла к Озулии. Посмотрела на жалкое зрелище, образованное группой из полумертвой (или уже мертвой?) Элпфис и скорчившегося на полу от боли бывшего психиатра Викентия Вересаева.

– Да уж,- скривила она губы,- придется подождать, пока расползутся слухи. И все это время убирать за ним дерьмо. Но зато потом… Потом можно будет покончить со всем этим дурацким балаганом.

– Покончить придется сейчас!

С этим возгласом с потолка точнехонько на Озулию и Надежду рухнула тяжелая бронзовая люстра с кучей хрустальных подвесок. Злодействующие дамы не успели отскочить и попали в эпицентр хрустально-бронзового взрыва. Визг их не поддавался описанию. Викентий аж выпучил глаза от такого зрелища: люстра падающая да еще и говорящая! Вот это глюки!

Но дальше все стало еще удивительнее.

С крюка, где когда-то висела люстра, пружинисто спрыгнула Элпфис. В правой руке она сжимала свой странной формы пистолет, левую протянула Викентию:

– Вставайте!

– А-а…- только и промычал Викентий, указывая на тело в кресле.

– Потом объясню! - отмахнулась Элпфис и загородила собой очумевшего психиатра.

Потому что перед нею уже стояла Надежда.

– Научилас-с-сь,- прошипела повелительница змей.- Сумела-таки.

– Да. Ты сама говорила - мы ведь не чужие.

– Вам не выйти.

– Выйдем.

– Не спрятаться. Они - везде.

– У меня на этот счет другое мнение.

Надежда выстрелила. Элпфис отмахнулась от пули, как от комара.

– Поздно,- усмехнулась девушка.- Теперь я тоже умею делать коктейли из чужих снов.

И она выстрелила в ответ. Только не в пошатнувшуюся Надежду. А в голову гигантской змеи с золотистой чешуей, которая с шипением выползала из-под софы, потревоженная шумом и стрельбой.

Викентий посмотрел на обезглавленную змею, и ему впервые за все это время стало дурно. Может, потому он и не заметил, как Надежда с воплем рухнула на ковер, заливая его хлынувшей изо рта, носа, ушей кровью, в тот самый момент, когда Элпфис прострелила башку чешуйчатой твари.

Следующим выстрелом Элпфис разнесла небольшую фарфоровую тарелку, висевшую для пущей красоты на стене. Что-то скрежетнуло в утробе комнаты, и стена рухнула, являя за собой все тот же неизбежный коридор.

– Все. Финита ля комедия,- сказала Элпфис и, не глядя на залитую кровью Надежду, двинулась в коридор, таща за собою, разумеется, и Викентия.

«После окончания сеанса электросудорожной терапии голове больного придают возвышенное положение». Еще одна мудрая фраза из учебника почему-то мелькнула в несчастной голове бывшего психиатра и ненастоящего мага, но он отказался от каких-либо ее комментариев.

Уж слишком невозвышенно стала выглядеть его доселе вполне благополучная жизнь.

Они шагали по Москве.

Нет, безусловно, к представителям отряда пресмыкающихся совершенно неприменим глагол «шагать». Но их движение по пережившей набеги, захваты и войны столице было таким гордым, таким самодовольным, что так и хотелось сказать:

«Они шагали по Москве».

Как орды и дивизии новых Батыя и Наполеона…

И в них, в каждой чешуйчатой голове с ледяными глазами, царило упоение победой. Упоение собственной грандиозностью и неповторимостью. Осознание величия своей Расы.

Охота объединила их всех. Они перестали быть чужими и враждебными друг другу. Они осознали свое единство и поняли, что они - Раса. Главная. Великая. Долженствующая подмять под себя, под свое господство все другие слабые и неполноценные расы.

И, для того чтобы осознать это, им вовсе не потребовалось тратить время на штудирование «Майн кампф».