Сергей Герасимов - Изобретение зла

- Может быть, мы не пойдем дальше?

- Мы сейчас не пойдем, - ответил Красный, - потому что я забыл одеяло.

Возьмем одеяло, потом вернемся и пойдем дальше. Понял?

- Нет. Зачем одеяло?

- Сторожа душить.

- Тогда я не хочу.

- Тогда я буду сначала тебя душить, а потом уже сторожа.

- Может, как-то по другому?

Красный махнул кулаком, но не попал. Обычные собеседники Красного предпочитали стоять на расстоянии вытянутой руки.

- Ладно, я молчу, - сказал Коричневый.

Они вернулись, вставили в дверь ручку от швабры (ручка наивно запирала дверь в запретный коридор), потом Красный взломал замок в комнате уборщиков. Взломать замок оказалось совсем просто: замок был маленьким, а петли ржавыми и тонкими. Пальцы Красного были крепкими, как железо. Достали темное одеяло с полосками.

- Как мы спустимся туда? - спросил Коричневый.

- Через люк.

- Через ТОТ люк?

- Да. Я проверял, он там есть. Он просто завязан проволокой, без замка.

- Откуда ты знаешь, куда он идет?

- На первый этаж, а куда же еще? Или ты раздирателя боишься?

- Но я не боюсь. Но всякое же бывает.

- Всякое бывает в сказках. А мы с тобой не в сказке, а жизни. Видишь вот это? - он показал кулак - Это настоящая вещь! И пусть попробует кто-нибудь с этим справиться! Я этим любую стену пробью.

Они вернулись, нашли люк, который действительно оказался широким и квадратным.

- Видишь, правда, - сказал Коричневый.

- Конечно, правда. Просто кто-то сюда лазил и видел люк, а потом придумал все остальное. Держи, - он отдал одеяло и Коричневый отошел к окну.

Красный повозился с проволокой и поднял крышку.

- Смотри.

- Там темно.

- Конечно, там темно, а что же ты хотел? Чтобы тебе здесь фейерверк устроили в честь встречи? Это какая-нибудь кладовка.

Красный нашел стеклышко и бросил вниз. Стеклышко упало близко и мягко.

- Я полез, сказал он.

- Эй, - вспомнил Коричневый, - а кто сегодня сторожит?

- Анжела. Она опять пьяная будет. Ее придушим и уйдем в город.

- В ночной город? - ужаснулся Коричневый.

- В вечерний город. Не бойся, я тоже жить хочу. На ночь спрячемся в каком-нибудь подвале.

18

Вечерний город жил. Кощеев увидел дыру в заборе; забор был каменным и очень белым, для заметности в темноте, а дыра маленькая и черная, и в эту дыру один за другим пролазили маленькие дети. (Кто-то вскрикнул и шарахнулся сзади;

Кощеев обернулся, две фигурки убегали в сторону деревьев.) Для детей естественно лазить в дырья, гораздо естественней, чем проходить в двери, философски подумал Кощеев и огорчился, вспомнив о своей склонности к философии. Склонность была навязчива, но бесполезна, как пустоцвет.

Рядом шел высокий парень и нес на руках девушку. Они занимались бессмысленным разговором. Девушка спрашивала:

- А когда же ты меня уронишь?

- А вот пока не уронил, - отвечал парень.

- Ну тогда я немного посплю. Разбудишь, когда придем домой.

- Сама проснешься, когда упадешь.

Они продолжали разговаривать примерно так же. Кощеев смущенно замедлил шаг, чтобы отстать от них. Парень и девушка потерялись в темноте. Потом Кощеев увидел телефон и остановился. Около телефона стояло несколько человек, грустных и задумчивых от ожидания. Он спокойно переждал очередь, погруженный в себя, и позвонил ненужному знакомому. Ненужный знакомый узнал его голос и слегка обрадовался.

Кощеев вдруг понял, что не помнит ни номера, ни имени знакомого, с которым разговаривал. Он снова огорчился. Это из-за невнимательности, подумал он, - надо быть внимательным и меньше забывать. Внимательные ведь не забывают.

Кощеев часто забывал очевидные вещи: иногда даже свой адрес или год рождения. Но чаще он неожиданно вспоминал что-нибудь такое, чего никогда не было и быть не могло. Такие воспоминания обычно прорывались очень неуместно - в неподходящий момент и в неподходящее время. Например, иногда он помнил себя бродатым стариком, и воспоминание о старости приходило на ум как раз в моменты, требующие веселья. Однажды ему даже пришлось выйти из электрички на незнакомой станции, потому что он увидел двухэтажный домик, показавшийся родным. В домик его не пустили, но иллюзия так и не развеялась. Порой он вспоминал даже подводные пейзажи и лабиринты пещер. Ни под водой, ни в пещерах он не был и быть не мог. Да и фильмов таких не смотрел. Кощеев научился объяснять себе эти маленькие странности - он объяснял их слабостью своей нервной системы.

Начинал капать дождь. На окраинах вставали к небу толстые столбы прожекторов и небо становилось зеленым от множества зеленых вспышек. На окраинах шла медленная война и она всегда оживала с наступлением поздних сумерек. Вечер в городе - довольно безопасное время суток, но ночью, особенно после двенадцати, улицы вымирали. В такие часы тихая война дотягивалась до самого центра. После двенадцати все окна закрывались плотными ставнями с решетками, наружными и внутренними. И не было такой причины, что бы заставила мирного человека выйти. Ночь в городе принадлежала немирным людям.

Пока Кощеев звонил, мимо проезжали автомобили и бросали тени деревьев на стены. Тени мелькали, мельтешили, терялись. Интересно, какой здесь номер дома,

- подумал Кощеев и посмотрел вверх. Рядом была аптека; фонарь освещал номер тридцать первый. Ему был нужен сорок второй.

Он пошел дальше, правильно угадав направление, считая дома, но отвлекся внутренней мыслью и сбился. Он проходил мимо большого дома - в доме темнело четыре этажа, или даже все пять. Верхний совсем терялся в темноте. Большой парадный подъезд выступал далеко в ширину тротуара, позволяя всем проходящим сделать выбор: обойти или пройти по ступенькам. Весь дом стал темен к вечеру и только в одном окошке ещё горел свет. Свет был загорожен двумя аккуратно сцепленными простынями. Так аккуратно прикрывает окошко только женщина, - подумал Кощеев, - дежурная какая-нибудь. Когда он прошел немного дальше, то увидел тот же дом сбоку. Дом уходил в глубину квартала и терялся среди темных деревьев. В другом окошке чуть отсвечивал голубой блик. Дверь открыта, это значит, что женщина одна. Когда люди вдвоем, они обычно закрывают дверь, - подумал Кощеев и порадовался своей проницательности. Побродив немного, и спросив несколько раз номера домов, он вернулся к этому же пятиэтажному зданию.

Госпиталь.

Здание было тем самым, где ему предстояло работать. И голубой свет в окошке означал, скорее всего сторожа, точнее, ночную сторожиху. Кощеев взошел на ступеньки и обнаружил звонок; позвонил. Подождал немного, вслушиваясь в смутные внутренние звуки здания. Прислушиваясь, он вспомнил игру, в которую никогда не играл: гоняться друг за другом в большом пустом доме, полном мебели.

Дом вспоминался так четко, как будто снился наяву. Чепуха, - сказал он сам себе, - я никогда не видел такого дома. Он дернул ручку на себя - дверь была заперта. Потом кто-то темный подошел и отпер дверь.