Андре Нортон - Дзанта из Унии Воров

— Змея с женской головой? Штука с головой совы? И ты воображаешь, что мы в это…

— Ламия… и Андрас, — проговорил викарий.

— Кто-кто? — воинственно переспросил Крокер.

— Ламия — змея-демон, которая часто упоминается в древней мифологии. И Андрас…

Теперь вмешался Ник:

— Именно так его называл монах — во всяком случае, очень похоже!

— Андрас, великий князь преисподней. Того, к кому благоволит, он учит убивать своих врагов, будь то господа или слуги. В армии обреченных командует тридцатью легионами. — Викарий, казалось, зачитывает официальную справку.

— Но вы же не верите в… — снова пытался возразить Крокер.

— Я — нет, и вы, Барри, тоже. Но если бы кто-нибудь верил в князя преисподней Андраса и в то, что Ламия является, дабы раздавить своим змеиным телом человеческую душу, — то разве здесь не самое подходящее место для их проявления?

Ник уловил его мысль.

— Вы хотите сказать — те кошмары, в которые человек верит, они реально существуют здесь?

— Я пришел к такому выводу. И если это действительно так, то и противоположные силы — ведь верят же люди в добро — тоже должны себя проявить. Однако человеку легче поверить в реальность зла, нежели в абсолютное добро. Это проклятие, которое мы несем в себе до самой смерти. Для тех несчастных здесь — ад, но они сами его себе создали.

— Эти бродяги были воплощением зла. — Ник употребил выражение, которое вряд ли бы пришло ему в голову в его родном мире. — Вы их не видели. Эта женщина… она была… ну, ее можно назвать дьяволицей. И монах — фанатик, ему бы еретиков сжигать в религиозном экстазе. А остальные — в наше время они были бы уличными грабителями, им доставляет удовольствие избивать людей.

— Сэр, — обратился к викарию Крокер. Он, видимо, слушал вполуха, поглощенный собственными мыслями. — Если они верили, что могут увидеть чудовищ и бесов, и увидели их, то как по-вашему, мы тоже можем вообразить себе такую чертовщину?

— Весьма вероятно. Но мы с вами — из другой эпохи. Наши демоны — иные. Они, я бы сказал, не имеют обличья. Наше зло абстрактно, хотя и не становится от этого меньше. Мы больше не предаем анафеме Сатану, его происки и его посланцев. Теперь мы говорим о грехах наций, о зле, порожденном войнами, развитием промышленности, изуверством. Абстрактные, если хотите, безликие демоны. Мы говорим о «них», ответственных за то или это. Но «они» редко имеют конкретное имя и конкретное тело. Тот монах верил, что его демоны имеют индивидуальность, имена, определенный статус — они и явились ему такими. Мы не можем вызвать здесь наших демонов — они не имеют обличья. В нашем мире всегда было и есть огромное зло, однако его облик и формы проявления менялись от века к веку, и для нас оно перестало быть персонифицированным.

— А Гитлер? — возразил Крокер.

— Да, наше поколение видит в нем демона. А в чем — ваше поколение, Николас?

— Ни в ком и ни в чем конкретно. Именно так, как вы сказали, сэр.

— Все это очень интересно, — вмешался Крокер. — Но как же тебе удалось улизнуть от этих типов? Тебя развязал какой-нибудь демон и исчез затем в облаке дыма?

Ник замялся. Разговор приближался к тому, о чем рассказать он не решался. В этом мире приходилось верить во множество невероятных вещей, но поверят его собеседники в то, что произошло?

— Ну так что? — Голос Крокера стал еще жестче. — Что же все-таки случилось потом?

Ника приперли к стене — нужно было говорить правду, а значит, сказать и про Авалона. Но он умолчал о своей первой встрече с ним, и это могло навлечь на него подозрения.

— Ты в затруднении, Николас, — проговорил викарий настолько же мягко, насколько тон Крокера Ника раздражал. — Тебе нелегко объяснить происшедшее.

Хадлетт говорил так, будто все знал сам, и Ник понял, что тот почувствует любую увертку. Он собрался с духом.

— Это началось раньше… — Торопясь, он принялся рассказывать о встрече с Авалоном, опасаясь, что если будет колебаться дальше, то мужество покинет его.

— Повтори-ка эти названия! — прервал Хадлетт в том месте, которое самому Нику казалось ничем не примечательным. Однако он повиновался.

— Он сказал: «Авалон, Тара, Броселианда и Карнак».

— Великие святыни кельтов, — пояснил Хадлетт. — Места, которые многие и поныне считают средоточием психической энергии. Хотя местонахождение Авалона не было до сих пор с уверенностью определено. Согласно легенде, он где-то на западе. И герольды с такими именами… да, все соответствует…

— Чему соответствует? — спросил Крокер.

— Принципам древней геральдики. Герольды Британии получали имена по названию основных графств — например, Йорк, Ланкастер, Ричмонд. Имена, которые носили помощники герольдов, восходили к древним символам королевства. А герольдмейстеры, которым подчинялись и те, и другие, именовались в честь провинций — Кларенсо, Норруа, Ольстер и так далее. Если сведения Николаса верны, то здесь должно быть четыре Герольда, и каждый носит имя одного из древних святилищ нашего с вами мира — не исключено, что именно они когда-то были воротами в мир здешний. Тара находится в Ирландии, Карнак и Броселйанда — в Бретани, но все это наследие кельтов. Кстати, именно к кельтским повериям восходят наши легенды о Людях с Холмов. Хотел бы я знать, кто здесь герольдмейстер?

— Не понимаю, какое отношение это имеет к нам? — возразил Крокер. — Мы все знаем, что представляет собой этот Герольд и что он делает с дурачками, которые его слушают. Похоже, Шоу, что и ты наслушался его речей. Что он тебе предложил — что-нибудь стоящее?

Ник сдержался; он ожидал подобных подозрений.

— Он предложил, — с расстановкой заговорил Ник, — золотое яблоко и безопасность этого мира. Говорил о грядущей страшной угрозе, о том, что Зло уже не раз охватывало эту

землю прежде и что оно надвигается вновь. По его словам, не пострадает лишь тот, кто примет причастие Авалона.

— Золотое яблоко, — задумчиво повторил Хадлетт. — Да, опять символично.

— И смертельно опасно! Не забудьте, сэр, — смертельно опасно!

— Да, — согласился викарий, но в голосе его прозвучала какая-то странная нотка.

— Значит, ты встретил Авалона — что было дальше? — Крокер вернулся к рассказу Ника. — Твои латники его тоже сцапали?

— Они пытались. То ли поймать, то ли убить. Монах пытался.

Ник рассказал, как монах безуспешно орудовал своим шестом с крестом на конце и как Герольд исчез.

— Значит, так они тебя поймали. А теперь недурно было бы услышать, как ты от них улизнул.

Ник рассказал о неодолимо влекущем мучительном звуке, о том, как ушли бродяги и он был оставлен на произвол судьбы. Он не стал говорить о собственных страхах, а сразу перешел к возвращению Герольда, к сцене с лошадью и мулом. Затем, подбирая самые убедительные слова, он поведал и об остальном.