Ларри Нивен - Безрукие

Но у грога, действительно, были трудности. Слепой, с ничего не чувствующими конечностями вследствие почти бесполезного спинного мозга, неспособный самостоятельно проделать пусть даже небольшое расстояние — какое же представление о Вселенной могло составить себе подобное существо?

Я поймал себя на том, что рассматривал руки грога. Руки. Ни на что не способные. Но руки. Четыре пальца с крошечными когтями, с крошечной ладонью, как у маленького механического хватательного инструмента.

— Руки не развились, а деградировали!

Хильсон смотрел на меня непонимающим взглядом. Он использовал свой небесный велосипед в качестве сидения, так как вокруг не было ничего более подходящего.

— О чем ты, собственно, говоришь?

— О гроге. У него зачаточные, хилые руки. Этот вид был когда-то более высокой формой жизни,

— Или это было лазящее животное, как обезьяна.

— Не думаю. Скорее, у него были мозг, руки, и он мог передвигаться. Затем что-то случилось, и он утратил разум. А теперь он лишился подвижности и рук.

— Почему же он перестал двигаться?

— Возможно, не хватало пищи. Если не двигаешься, то сохраняешь энергию.

Но я чувствовал, что это всего лишь предположение, и поэтому добавил:

— Или он слишком много смотрел телевизор. Я знаю людей, которые неделями не встают от телевизора.

— Во время межпланетных игр мой двоюродный брат Эрни... Ах, к черту все это! Ты всерьез думаешь, что это может быть ответом на вопрос?

— Да. Ловушка; без глаз, без чувствительности, без способности сделать что-либо задуманное. Это как слепоглухонемой ребенок без осязания. Так называемый эффект перчатки.

— Но у него есть мозг, разум.

— Как у тебя слепая кишка. Разум тоже страдает, если он не может развиваться.

— Но ты же честно занимался проблемой подобных существ. Ты можешь что-нибудь для них сделать?

— Разве что эвтаназию. Нет, это тоже нет. Давай лучше вернемся в Доунтаун.

Я зашагал по песку к своему воздушному велосипеду и чувствовал себя безмерно разочарованным и уставшим. Бандерсначам нужны были люди, которые бы им рассказали о звездах. Но что можно рассказать волосатому шару?

Нет, я должен вернуться в Доунтаун, а затем на Землю. Там тоже много дел; люди, которым не могут помочь ни врач, ни психиатр. И повсюду есть такие, которым уже нельзя помочь ничем.

Грогам ничем не поможешь.

Я сел, скрестив ноги, на песок в нескольких шагах от воздушного велосипеда. Хильсон уселся около меня. Мы сидели напротив грога и ждали.

— Чего, собственно, мы ждем? — спрашивал время от времени Хильсон.

Я пожимал плечами, так как тоже не знал. Хильсон, как и я, сидел, не двигаясь. Я был твердо уверен, что мы делали правильно. Мы одновременно отвернулись от грога и стали смотреть в пустыню.

Какой-то зверек величиной с мышь скакал нам навстречу; при этом он поднимал немного пыли. За ним появился еще один, другой, третий. Они прыгали довольно высоко, потом остановились полукругом вокруг грога и стали его рассматривать.

Грог повернулся к ним; мы, люди, или другие позвоночные повернули бы шею, но грог повернул все тело, и создалось такое впечатление, будто разворачивали скатерть. Грог смотрел невидящим взглядом на песчаных мышей, а они сидели на задних лапах и смотрели назад.

Рот грога открылся. Он выглядел, как пещера, а язык лежал свернутым на розовом дне. Он двинулся молниеносно и невидимо быстро; две мыши исчезли. Рот, который был так велик, что смог бы, наверное, проглотить и человека, закрылся и снова улыбался кротко, сытый и довольный.

Третья мышь сидела на задних лапах. Ни одна из них не попыталась убежать. Они могли это сделать без труда.

Рот грога снова раскрылся. И тогда последняя мышь разбежалась и прыгнула и приземлилась прямо на свернутом языке. Рот закрылся в последний раз, а шар снова повернулся к нам.

Теперь я знал все ответы, все сразу; интуитивно, убедительно. Это было так однозначно и так же само собой разумелось, как и то, что я сидел на песке со скрещенными ногами.

Грог обладал парапсихологическими способностями. Он мог контролировать мысли даже таких существ, как песчаные мыши.

Так вот в чем была суть огромного мозга грога. Его разумность была следствием его силы. С незапамятных времен они, видимо, подзывали пищу к себе. По окончании периода детства они уже не охотились. После окончания развития им не нужно было двигаться. Им не нужны были глаза, а также и другие органы чувств. Они использовали органы чувств других животных.

Они подзывали своих дворников и птиц, питающихся падалью, которые очищали их скалы, их шкуру, если это было необходимо. Способность контролировать мысли доставляла их к самкам, руководила их привычками размножения и указывала им верные скалы для неподвижного образа жизни.

А теперь они передавали информацию прямо в мой мозг. Я сказал:

— А почему именно я?

С удивительно ясной уверенностью я понял, что я должен учиться понимать и познавать. Гроги точно знали, чего им не хватает. Они прочли мысли о том, что мы обсуждали: сперва о воинах кзинов, затем о человеческих исследователях, альпинистах, туристах; а мое занятие было — обеспечение безруких существ.

Они узнали о руках дельфинов. Они дали понять Хильсону и другим, хотя и без доказательств, что гроги — мыслящие существа, и приказали сказать это главному, кто занимался этим вопросом.

Без доказательств...

Это было важно. Они должны были знать, что их ждало, прежде чем сами поняли или занялись этим. Люди, вроде доктора Фуллера, могли исследовать разновидности поведения грогов, если им было так угодно.

Им показалось бы подозрительным, если бы им помогали в этом. Но что-то помешало им, этим наделенным руками существам, заметить крошечные передние лапы или отсутствие биологических отходов в окружении дикого грога.

Смог бы я им помочь?

Этот вопрос постепенно овладел им, превратился а навязчивую мысль. Я сильно тряхнул головой, так как хотел отделаться от вопроса.

— Я не знаю, — сказал я. — Почему вы так долго ждали, пока не дали распознать себя?

Страх...

— Почему? Неужели мы возбуждаем страх?

Я ждал ответа, но его не последовало. Я не мог найти в моем мозгу ни одной убедительной мысли, ни данных, ни объяснений — ничего подобного. Значит, они боялись меня. Меня, беспомощного перед молниеносно щелкающим языком и железным разумом. Почему?

Я был убежден, что гроги развились из более высокой двуногой формы жизни. Крошечные руки, похожие на механические захваты, были типичным признаком. И типичным был призрачный, жуткий контроль мыслей.

Я попытался встать, убежать, но ноги не слушались меня. Я попытался сделать безразличное лицо, чтобы скрыть то, что предполагал, но мне это не удалось. Они могли прочесть мои мысли, и таким образом они знали...