Владимир Васильев - И тьма не объяла его

Вновь тишина и непробиваемый духовный вакуум. Во время работы не так. Во время работы я стал «слышать» твердокрылов. Еще смутно, но чувствовал, что их «голоса» становятся все более разборчивыми.

Теперь же никого. Нас не охраняют. У нас не остается сил для лишних движений, да и без крыльев отсюда не убежать… И безразличие — тупое, вязкое…

Я поднимаюсь. Специально лег недалеко от выхода из нашей «спальни-камеры». Выхожу в лабиринт пещеры. Он в моем сознании, как на ладони.

Уверенно иду во владения паука. Вот они. Странно, никогда не видел паутину светящейся: все пространство пещеры заполняли строго организованные светящиеся линии, похожие на скелет живого мира. Я коснулся клювом одной из линий и еле освободился. Вибрация от моего прикосновения побежала по паутине, из которой на меня стало надвигаться что-то черное и неразборчивое. Паук.

Он остановился в нескольких сантиметрах от моего лица. Я отчетливо видел его острые, плотоядно движущиеся жвала. Озноб безотчетного ужаса пробежал по спине… Глаза паука, словно два красных уголька, горящие во мраке как бы отдельно от тела, внимательно и удивленно смотрели на меня. Духовный вакуум стал наполняться. Поймем ли мы друг друга?..

Я входил в него осторожно, чтобы не вспугнуть защитных инстинктов. Я старательно заполнял закоулки его замкнутого на себя сознания новой жизненной идеей, которая, как мне казалось, способна была наполнить его существование смыслом. Я постарался дать ему понять, что паутина годится не только для того, чтобы ловить в нее жертву. Я старался внушить ему идею творчества. Я работал от души. Мне нравилась такая работа…

Наконец я отпустил паука. Мог бы сделать покорным исполнителем своей воли — живым механизмом, но отпустил. Пожелав наполнить мир свободными существами, нельзя начинать с их порабощения.

Паук словно проснулся и хитро покосился на меня своими «угольками». Потом забегал по паутине, обдумывая мое предложение. Вперед-назад, вперед-назад мимо меня, время от времени останавливаясь и сверкая глазами, словно говоря: «Ну ты даешь!»

Потом он оказался за моей спиной. Стало жутковато — вдруг паук не понял меня?.. Я сосредоточился. Его жвала не останавливались… Культи что-то сжало. И это было приятно. Потом он бегал вокруг меня, оплетая крепко стягивающей паутиной.

Но вот все затихло. Я открыл глаза. Паук стоял передо мной и с интересом рассматривал меня, как мастер — собственное творение. Красные «угольки» его удовлетворенно мерцали. Я пошевелил культями и ощутил на спине крылья! Я поблагодарил паука и расправил их. Они показались мне необычайно громадными, но тяжесть их была так знакома!

Я сложил свои протезы за спиной и ступил ногой на паутину. Она спружинила и выдержала мой вес. Паук побежал впереди, показывая дорогу. Я, балансируя, ковылял следом, углубляясь в светящуюся воронку паутины.

И вдруг я увидел звезды! (Я знал, что увижу их, но все равно это было вдруг!) Много звезд. Небо… Неожиданно оно слезами размазалось по моим глазам. Дела!.. Просто это виноват слишком резкий и неожиданный ветер…

Паук легонько толкнул меня в спину мохнатой лапой, и я взлетел. Мир навалился на меня хаосом эмоций, образов, идей, мыслей. Вся дикая, саморазвивающаяся и самопожирающая ноосфера решительно объявила мне о своем существовании. Это было торжество дикого духа, первозданной духовной энергии, выплеснутой и оставленной Создателем. Мой дух входил в сцепление с клокочущим хаосом сколлапсировавшего на меня мира, и это было хорошо! Это было просто замечательно, давно я не испытывал такой жажды жить и работать!

Я разобрал в интеллектуальной какофонии голоса мягкокрылов. Они услышали меня! Узнали! Вспомнили, как и всех своих несчастных сородичей, о судьбе которых им теперь стало известно все. И наполнился их дух негодованием. Но я-то теперь слышал не только их…

Культи мои отяжелели от усталости, и полет стал неуверенным. Я поспешно спланировал ко входу в пещеру. Паук ждал меня. Я благодарно коснулся его крылом. А он подмигнул мне красным глазом, вращавшимся отдельно от него…

Я оставил протезы в паутине и вернулся к своим горбунам. Научиться летать богу — невелика заслуга. Задача в том, чтобы научить летать рабов…

Айс был оскорблен до кончиков крыльев. Тех самых боевых крыльев, которыми он — знаменитый ас-истребитель — виртуозно лишал бессловесных мягкокрылов права на полет. О, эти упоительные мгновения боевого виража! О, это изящное, почти ласкающее касание острием крыла — и груда мяса со свистом низвергается в пропасть, а громадные, неуклюже растопыреные крылья, растерянно вращаясь, отправляются следом… Именно он так красиво срезал Неуловимого, который, надо признаться, проявлял чудеса изобретательности и смелости, заставляя истребителей опасаться этого странного мягкокрыла.

И все же Айса направили надсмотрщиком в рудники. Таков был порядок, освященный Айятами: «Каждый труд велик и важен, каждый труженик отважен», «Чтобы не было проблем, в Стае каждый будет всем». Айс не возражал. Ему и в голову не приходило возражать. Просто он был оскорблен до кончиков крыльев. Айяты Айятами, а истребителями не разбрасываются!.. Хвостолизы! Никто даже не попытался отстоять его. Рабы Верховного Айяра!.. Хотя это унижение стоило того удовольствия, которое Айс получил, высказав Верховному все, что он о нем думает… Нет, конечно, не совсем все, но… Ему надоело бессловесно подчиняться тому, кто уже не способен даже взлететь. «Тот в Айяры попадет, кто закончит свой Полет».

Хотя, тс-с!.. «Худшей доли тот достоин, кто Айятом недоволен». Айс же был вне себя! И давал волю своим крыльям, поставляя в кормушку трупы горбунов. Все сжирали безмозглые твари. И Неуловимый, как все — такая же рабская тварь.

Айс, быстро разочаровываясь, наблюдал за ним. Ему почему-то хотелось, чтобы Неуловимый был лучше, чтобы он выделялся не только своим ослепительно-белым оперением, которое, кстати, от грязи стало почти таким же серым, как у других горбунов. Сегодня, правда, Неуловимый дерзнул встретиться с ним взглядом. Обычно эта дерзость каралась немедленной смертью, но Айс, дождавшись неординарности поведения своей жертвы, разрешил этот странно осмысленный взгляд, никак не отреагировав на него.

Разрядился Айс на первом же, замешкавшемся, горбуне, одним взмахом острого крыла разрубив его сверху донизу на две одинаковые половинки.

Хрустальное гнездовье гранями своими концентрировало лунный свет и возвращало его в ночную темноту многократно усиленным. Гнездовье было видно издалека, и путь домой любой твердокрыл мог найти по расцветке других гнездовий. Айс без труда достиг своего и спикировал в одно из входных окон, которые имели особый оттенок, отличный от оттенка окон выходных. Спускаясь со взлетно-посадочных ярусов, расположенных прямо под куполом, к жилым, Айс вспомнил осмысленный взгляд Неуловимого. Неужели этим всеядным грязным тварям не чужды проблески интеллекта? Впрочем, Неуловимый убедительно и кроваво доказывал это и прежде. Потому и подлежал порабощению в первую очередь.