Рэй Брэдбери - И новизной они гонимы

— Не пугайся, — крикнула она мне с лестничной площадки. —Дом не желает нам вреда. Он просто боится, что мы причиним ему вред. Я буду читать в библиотеке. Когда ты будешь готов уйти, неважно, в каком часу, зайди за мной.

— Я буду спать, как тюлень, — ответил я.

— А будешь ли? — спросила Нора.

Я отправился в свою новую постель, лежал в темноте и курил, не чувствуя ни страха, ни уверенности в себе. Просто спокойно ждал, что же все-таки произойдет.

Я не спал до полуночи.

В час я тоже не спал.

В три я лежал с широко раскрытыми глазами.

Дом не скрипел, не вздыхал, не бормотал. Он ждал, так же, как и я, дыша в такт моему дыханию.

В 3.30 дверь в мою комнату медленно отворилась. Это было просто движение чего-то темного во мраке. Я почувствовал, как по рукам и лицу пробежал сквозняк.

Я медленно сел в темноте.

Прошло пять минут. Сердце билось медленнее обычного.

Потом я услышал, как где-то далеко внизу открылась парадная дверь. И снова ни скрипа, ни шепота. Лишь щелканье и теневое движение ветра в коридорах.

Я встал и вышел в холл.

С лестницы я увидел то, что и ожидал, — открытую парадную дверь. Лунный свет струился по лунному паркету и освещал новые дедовские часы, которые были хорошо смазаны и отчетливо тикали. Я спустился вниз и вышел в парадную дверь.

— Вот и ты, — сказала Нора. Она стояла около моей машины.

Я подошел к ней.

— Ты не слышал ничего и все-таки ты что-то слышал, верно? — спросила она.

— Верно.

— Чарльз, теперь ты готов уехать?

Я оглянулся на дом: «Почти».

— Теперь ты знаешь, что все кончено, так? Наверное, ты чувствуешь, что наступает рассвет нового дня? И послушай мое сердце, родной, в нем едва треплется кровь, и она такая черная, Чарльз. Ты ведь часто слышал, как оно билось под твоим телом, ты понимаешь, как я постарела теперь. И знаешь, как я переполнена подземными тюрьмами, решетками и голубыми французскими сумерками. Что ж…

Нора посмотрела на дом.

— Прошлой ночью, когда я лежала в постели в два часа утра, я услышала, как открылась парадная дверь. Я знала, что весь дом просто немного наклонился, чтобы освободить щеколду и дверь могла широко отвориться. Я вышла на лестницу, посмотрела вниз и увидела, как свежий лунный свет залил холл и весь дом. Вот отгадка. Ступая по этим лунным сливкам, по молочной тропинке и иди отсюда прочь, ты, старуха, иди и уноси свой мрак. Ты беременна. В твоем животе прокисшее, липкое привидение. Оно никогда не родится. А так как ты не можешь его извергнуть из себя, однажды оно станет причиной твоей смерти. Чего ты ждешь?

Чарльз, я боялась спуститься вниз и закрыть дверь. Я знала, что все это правда и я никогда здесь больше не усну. Поэтому я спустилась и вышла.

У меня есть уютное старое грешное местечко в Женеве. Я поеду туда жить. А ты моложе и чище меня, Чарльз, и я хочу, чтобы это место стало твоим.

— Не так уж я и молод.

— Моложе меня.

— И не так уж чист. Он хочет, чтобы я тоже уехал, Нора. Дверь в мою комнату, она тоже открывалась.

— О, Чарли, — вздохнула Нора, дотронувшись до моей щеки. — О, Чарльз, — и тихо добавила: — Я виновата.

— Нет. Мы уедем вместе.

Нора открыла дверцу машины.

— Я должна ехать. Сейчас, немедленно, в Дублин. Ты не против?

— Нет. А где твой багаж?

— Пусть все останется там, в доме. Куда ты?

Я остановился:

— Я должен закрыть парадную дверь… люди войдут.

Нора тихо рассмеялась:

— Да, но только хорошие люди. Пусть так и будет, верно?

Я наконец кивнул:

— Да, верно.

Я вернулся к машине, мне не хотелось уезжать. Собирались облака. Начинался снег. Большие мягкие белые хлопья падали с лунного неба. Они казались такими же нежными и безвредными, как сплетни ангелов.

Мы сели в машину, хлопнули дверцами. Нора завела мотор.

— Готов? — спросила она.

— Готов.

— Чарли, когда мы приедем в Дублин, ты будешь спать со мной. Я хочу сказать, ты не покинешь меня, хотя бы несколько дней. Мне будет необходим кто-нибудь в эти дни. Будешь?

— Конечно.

— Я хочу, — начала она. И глаза ее наполнились слезами. — О Боже, как я хочу, чтобы можно было сжечь себя и возродиться заново. Сжечь себя так, чтобы я могла сейчас подойти к дому, войти в него и жить, хотя бы как служанка. Но, черт возьми, что проку об этом говорить.

— Поехали, Нора, — мягко сказал я.

Она включила передачу, и мы выехали из долины, поехали вдоль озера, гравий щелкал под покрышками, мы ехали дальше в горы, сквозь заснеженный лес, и когда мы добрались до последнего подъема, слезы у нее высохли, она ни разу не обернулась назад, мы ехали со скоростью семьдесят миль в час сквозь плотную и густую ночь к набухшему темнотой горизонту и холодному каменному городу. Всю дорогу мы не проронили ни слова и я ни на минуту не выпускал ее руку.