Евгений Филенко - Эпицентр

Тонкое жгучее щупальце прыгнуло за ним вслед и цапнуло за плечо, едва прикрытое лохмотьями скафандра. Мир снова взорвался — но уже не мыслями, а болью.

Оглушенный, наполовину парализованный Кратов покатился под уклон. Торкнулся пылающим лицом в спасительно холодный наст и пополз прочь — подальше от страшного, бушующего урагана молний.

«Куда я?.. — внезапно проступило в его сознании. — Там же смерть. И позади — смерть… всюду смерть…»

Как в бреду, как в кошмаре, он ощутил мягкий, но настойчивый толчок в спину. Сильные лапы перевернули его. Подсвеченное синим адским пламенем небо чужепланетной ночи на миг склонилось над ним и тут же пропало. На Кратова надвинулась поросшая седыми лохмами звериная морда. Маленькие глазки налились кровью, распахнулась розовая клыкастая пасть.

— Уэхх! — дохнула она в лицо Кратову, — Уарр уэхх!..

И продолжала надвигаться и распахиваться все шире и шире.

Между стволов гигантских араукарий (здесь их называли «пиньо ду Парана») блуждали вязкие, кажется, — даже различимые взглядом потоки многообразных ароматов, запахов и того, что с величайшей деликатностью можно было назвать «амбрэ». Аромат источали диковинные цветы, что пестрели вразнобой на обширных ухоженных газонах. Запахи принадлежали игрушечным ресторанчикам и кафе, ютившимся в тени царственных деревьев. Откуда бралось остальное, можно было только гадать. Не то от некоторой части особенно экзотических растений (скажем, чудовищных размеров раффлезия, которую они имели сомнительное удовольствие лицезреть и обонять третьего дня на Суматре, воняла как самая последняя падаль, и выглядела примерно так же — но сюда ее, кажется, никаким ветром не занесло), не то от людей… По дорожкам из белого камня неспешно фланировали небольшие компании весьма легкомысленно одетых — а правильнее сказать: изобретательно раздетых! — людей. Ничего не помогало. Можно было раздеться до пределов общественного приличия, как поступало большинство (включая Кратова, в его безыскусных джинсовых шортах и тропической рубашке, завязанной узлом на животе). Можно было обнажиться вовсе (подобно стайке истомленных девиц на одной из лужаек). Растворенный во влажном воздухе жар был беспощаден. Невидимый и желанный, где-то вдалеке негромко и ровно шумел Атлантический океан.

— Скорее бы солнце село, — томно сказала Рашида. — И лучше бы мы поехали на Родригуди Фрейтас, или в залив Итаколоми, как нас и звали. На худой конец, в музей Сантос-Дюмона. А еще лучше, остались бы в отеле.

— Ну уж нет, — запротестовал Кратов. — Попасть в эту сказку и торчать взаперти?!

— Лучше бы мы вернулись на Адриатику, — продолжала привередничать Рашида. — Такое же солнце, так же тепло, а море несравнимо лучше. И вообще, если тебе нужна сказка, следовало бы лететь в Копенгаген…

В одной руке у нее был веер из плотных пальмовых листьев, который она раздобыла у торговца сувенирами. Другой она по-хозяйски обнимала Кратова за шею. Проходившие мимо мужчины, вне зависимости от возраста, заглядывались на нее. Кратову это нравилось: всегда приятно сознавать, что твоя спутница сногсшибательно красивая женщина. И потом, впервые за многие дни никто не таращился на него… Исключение составляли, пожалуй, лишь дети, которых сильнее всего привлекали спавшие на газонах кверху пузами большие кошки. Кошек можно было гладить — разнеженные и заласканные, они не реагировали.

— Я тоже хочу! — объявила Рашида.

— Гладить, или чтобы тебя гладили? — не удержался он.

Рашида сделала вид, что пропустила это мимо ушей. Отпустившись от Кратова, она скинула сандалии и босиком пробежалась по газону до ближайшей зверюги. Кратов терпеливо ждал, пока она, присев на корточки, о чем-то разговаривала с хладнодушно раскинувшей лапы кошкой сиамского окраса и величиной с доброго сенбернара.

— Вы как две сестры, — сказал он, когда женщина вернулась.

— Знаешь, как они называются? — спросила Рашида, обуваясь. — Спальные кошки. Это такая особая разновидность. Генетический материал пумы или рыси, с вливанием кровей домашней кошки, попытка воспитать поведенческий стереотип собаки…

— Откуда у тебя такие познания?

— У меня были очень разнообразные и просвещенные знакомые… Спальные — не потому, что они все время спят. Это на них можно спать. Можно положить голову им на бок вместо подушки. Тепло, и благотворное животное биополе. Очень полезно детям и старикам. У моего отца есть такая.

— Помню, — сказал Кратов. — Ее зовут Ламия.

— Ах, да…

— Есть такая забавная планета Эльдорадо, — промолвил Кратов. — Там боготворят кошек. Но не таких монстров, понятное дело, а обычных дворняжек. Бытует даже выражение: «клянусь кошкой!»

— Самое время рассказать мне про Эльдорадо.

— Тебе бы там понравилось. На редкость шалопутный мир. Мир игроков и авантюристов. Мир вспыльчивых мужчин и ветреных женщин. Я провел там несколько удивительных месяцев…

— И, конечно же, у тебя там была ветреная женщина?

Кратов помолчал.

— У меня там была фея, — сказал он, бледно улыбаясь.

Рашида ущипнула его за локоть.

— Чертов бабник, — проговорила она. — Почему же ты расстался с ней?

— Это долгая история.

— Я никуда не спешу…

Кратов отвел взгляд и вдруг сообщил вне какой-либо связи с прежним содержанием беседы:

— В Копенгаген мы тоже полетим.

— Я там была, — сказала Рашида. — Просто так. Но ты, кажется, просто так ничего не делаешь.

— Как раз наоборот. С тех пор, как я вернулся, я практически не совершаю осмысленных поступков. Причем делаю это осмысленно.

— Запутываешь следы? — сощурилась она.

— Примерно… — сказал Кратов.

— Ты удивишься, — промолвила Рашида, — но, в сущности, Копенгаген ничем не отличается от Рио, от Абакана, или от Танджункаранга. — Кратов саркастически хмыкнул, но ничего не сказал. — Небольшие особенности архитектуры, обусловленные различиями в климате. Преобладание среди туземцев той или другой расовой группы. Под Абаканом можно встретить медведя, но вряд ли найдешь гавиалового крокодила. На Суматре все наоборот. В остальном же… Повсюду тебя примут, накормят, напоят пивом «Карлсберг» и уложат спать в отдельном номере четырехзвездочного отеля. А если ты не любитель «Хилтонов» и «Метрополисов»… Не знаю, как нынче обстоят дела в Галактике, но из любого уголка этой планеты ты можешь добраться до своего дома за три-четыре часа.

— Это я уже отметил, — сказал Кратов. — Но я ничего не имею против пива «Карлсберг» в баре «Хилтонам… где-нибудь на склоне Джомолунгмы.

— Я хочу сказать, что ни один уголок этого мира не обязан быть захолустьем.