Евгений Филенко - Эпицентр

Чехол был снят и брошен под ноги. Сверток оказался прямоугольным полотнищем из тяжелой, пропитанной быстротвердеющим составом материи на титановом древке. Материя была расправлена и буквально на глазах обратилась в застывший прямоугольник, белый с синим рисунком — стилизованное изображение материков внутри концентрических окружностей, в обрамлении лавровых ветвей, над которым восходили три большие неравные по размерам звезды.

— Эффектно, ничего не возразишь, — заметил Моргенштерн. — Да только что вы сейчас намерены делать с этим вашим трикстером?

— Ей-богу, не знаю, — усмехнулся Кратов. — Мне нужно было лишь прервать игру. Что я и сделал.

— Воображаю, как трещит черепушка у бедного Шойкхасса.

— И ошибетесь. То есть, конечно, трещать-то она трещит, но не из-за моего несообразного трикстера. Советник сейчас занят просчетом вариантов дальнейшего развития событий, после того, как в наш спор за планету нагло вмешалась третья сила.

— Во-первых, трикстер — всегда третья сила, выступающая на стороне ее величества Случайности. А во-вторых, ни один гроссмейстер не перестанет обдумывать отложенную партию, какие бы хляби небесные не разверзлись.

— Еще пива?

— Пожалуй…

Кратов сходил к бару и принес очередную охапку жестяных банок.

— А вы почему здесь, а не там? — спросил Моргенштерн.

— Я не специалист по общению с людьми, — пояснил Кратов. — Будь это те же орки, те же ветроносцы — тогда обращайтесь ко мне. А с людьми, да еще из XXI века, пускай разговаривают психологи. И, разумеется, Директор Данбар.

— Эти парни одолели почти восемьдесят световых лет, проведя больше двухсот лет в гибернации, чтобы найти Сирингу и взять. И лишить невинности, воткнув в ее пышное лоно флаг Организации Объединенных Наций… которой давно не существует. Да-а, страдальцу Фергусу нелегко будет объяснить этим ребятам, отчего мы прибыли сюда за считанные часы и целых два года мозолились, не коснувшись изумрудных трав Аркадии даже носком ботинка.

— Откуда им было знать о Галактическом Братстве, о ксенодипломатии, о праве «пришедшего первым»?..

— …которое они с таким варварским блеском реализовали?

— Эту банку, — со значением в голосе объявил Кратов, — я поднимаю за тех, кто летел к Сиринге двести сорок лет, и все же пришел первым.

— Лехаим, — сказал Моргенштерн. Он высадил свое пиво единым духом, стер пену с усов, застенчиво рыгнул и спросил: — Этим кораблем… как бишь его?.. «Луч XII»… командует, разумеется, ваш соотечественник, русский? Вы же всегда были лидерами в освоении звездных трасс!

— Угу, — пробулькал Кратов. Покончив с банкой, он колоссальным усилием воли подавил отрыжку. — Но этот корабль стартовал в эпоху, когда национальный признак уже не играл прежней роли. Все уже определялось профессиональными качествами. Командира зовут Маттео Гримальди, и он уроженец не то Андорры, не то Монако — на сей счет в первоисточниках существуют разночтения. Но русских в экипаже пятеро, в том числе одна женщина. Ее имя Александра Морозова, но комментаторы тех времен предпочитают ласковое «Олеся»…

— И вы, несомненно, вскорости за нею приударите, — с непонятной укоризной предположил Моргенштерн. — Все знают, что Галактический Консул любит только самых красивых или самых необычных женщин. Причем всех сразу.

— Глупости, — смутился Кратов. — Несомненно лишь то, что вскорости меня на «Протее» с собаками не сыщут…

Чтобы окончательно успокоить ваше внезапно проснувшееся национальное самосознание, сообщу также, что евреев там шестеро, хотя трое считают себя североамериканцами, а один — русским.

— Тогда я выпью за евреев, которые не побоялись остаться евреями даже в космосе, — возгласил Моргенштерн.

От Кратова потребовалось немалое умственное напряжение, чтобы оценить всю глубину этой сентенции. Груда пустых банок на столике бара, увы, не располагала к интеллектуальному подъему.

— А я за тех евреев, что искренне посчитали себя русскими, — наконец придумал он.

— Непонятно отчего, — сказал Моргенштерн, — не то в виде метаболической реакции на ваш тост, не то пиво чересчур свежее… но мне придется покинуть вас на время… хм… мастер.

— Идите к черту! — пожелал ему Кратов. Моргенштерн выбрался из своего угла и нетвердой походкой устремился к выходу из бара. В дверях он вдруг замер, отшатнулся, подобрал живот и совершил нечто вроде мушкетерской отмашки шляпой. А затем вдруг исполнился неподобающей суетливости и трусцой канул в коридор.

Вошедшая Ева-Лгент приветственно шмыгнула носом.

— Нигде никого нет, — пробасила она. — Вот тоска-то!

— Не понимаю, — сказал Кратов. — Вы хотели сенсацию. Вы ее получили. Так чего же вы ошиваетесь на полупустом стационаре, в то время как ваш коллега берет интервью у астронавтов из прошлого?

— Вы и вправду не понимаете, — фыркнула «страшная девушка», плюхаясь в свободное кресло. На ее высоко заголившемся бедре темнел свежий синяк. — Я ньюсмейкер-модератор, и Шлыков ньюсмейкер-модератор, но мы животные разных видов. Шлыков не станет брать у них интервью. Его фирму не интересуют подробности. Ее интересуют только заголовки, поскольку новостей на Земле и в Галактике столько, что их не вместит никакая сетка вещания, да и никакое человеческое восприятие. Сообщение о том, что из небытия возник звездолет-призрак и мечом Александра Македонского пал на гордиев узел вокруг Сиринги, будет состоять из пятнадцатисекундного видеоряда и закадрового текста. И все! А деталями, когда все устаканится, а Шлыков сгинет, как ночной кошмар, займусь я. И это будет трехчасовое интервью в шести эпизодах, с планами интерьеров «Луча», интимными подробностями типа «кто с кем и как часто», поисками прямых потомков и прочим оживляжем. И в одном из эпизодов найдется местечко вам, не беспокойтесь…

— Хотите пива? — осведомился Кратов.

— Я хочу подохнуть, — сказала Ева-Лилит. — С тех пор, как я попала сюда, меня преследуют тридцать три несчастья. Я непрестанно чихаю, кашляю и рыдаю. Потому что у меня аллергия дьявол знает на что, быть может — на этих ваших мужиков… тоссов.

— Но вы не видели, а следовательно, и не обоняли ни одного живого тосса, заметил Кратов.

— Зато я обоняю вас и всех этих типов, что шляются в нейтралку, чтобы там миловаться с этими отвратительными ящерами… Я все время разбиваю колени о какие-то выступы. От вашего ледяного пива у меня болит горло. Никто в радиусе восьмидесяти световых лет не курит мои любимые сигареты и не моет голову моим любимым шампунем. Я не рождена для этого места. Мне тесно в ваших коридорах, похожих на кишечник кашалота. Спасибо хотя бы за то, что по ним не летают пташки и не гадят мне на голову, и не приходится выстригать целые пряди, чтобы избавиться от говна в прическе… Господи, за что мне это испытание? Только за то, что я хочу довести до моих зрителей, которым в сущности плевать на все, радостное известие, что у Федерации появился еще один угол, куда можно будет приткнуться, когда земное бытие станет окончательно невмоготу?! — Последние слова она произнесла на остатке дыхания, почти шепотом. После чего нервным движением вскрыла ближайшую банку.