Г. Гаррисон - Клуб любителей фантастики 21

На этот раз мы явно ошиблись этажом. Перед нами ряды столов с пишущими машинками, за каждым столом — юная леди.

Мы так покраснели, что в зале повысилась температура. Но ничего другого не оставалось, как стоять, с ужасом ожидая, когда головы девушек оторвутся от машинок, а милые глаза уставятся на нас.

Очень нескоро, лет этак через четырнадцать с половиной, кабина снова закрылась. А когда открылась, девушек уже не было, а была зловещая фигура сержанта Эти типы как две капли воды похожи друг на друга — не иначе, какой-то ущербный ген привел к возникновению толстошеих, узкоплечих, пузатых садомазохистов.

— Выходи! — заорал он. — А ну, живо, по десять человек, первые десять — через ту дверь! Вторая десятка — через соседнюю! Да не одиннадцать Считать не умеешь, кагал!

За дверью, куда просочилась моя десятка, нам велели построиться в шеренгу. Мы встали лицом к стене, с которой свисал неприятный на вид красно-коричнево-зелёный флаг, с изображением черного молота.

Офицер с тонкими золотистыми полосками на погонах подошёл к флагу и повернулся к нам.

— Сегодня — очень важное событие, — с пафосом произнёс он. — Вы, молодые люди, наиболее достойные из вашего поколения, добровольно явились сюда, чтобы посвятить себя защите любимой родины от злобных сил, стремящихся поработить её. Наступил торжественный момент, о котором вы так мечтали. В этот зал вы вошли юными шалопаями, а выйдете отсюда солдатами. Сейчас вы дадите присягу на верность армии. Пусть каждый поднимет правую руку и повторит за мной: «Я, — называйте свои фамилии, — по собственной воле…»

— Я, называйте свои фамилии по собственной воле…

— Стоп! Начнём сначала, и начнём правильно, иначе вас ждут НЕПРИЯТНОСТИ!

— Я не хочу! — пискнул кто-то.

— У тебя нет выбора, — мрачно заявил офицер. — Наша родина — демократическая страна, а вы добровольцы и дадите клятву. Если не дадите — а у вас есть такое право, — то вот через эту дверь попадёте в федеральную тюрьму, где просидите тридцать лет за уклонение от демократических обязанностей. Итак, повторяйте за мной.

Стараясь не вникать, мы повторили всё то, что он сказал.

— «…Служить преданно и во всём подчиняться вышестоящему… Смерть, если я изменю…смерть, если я усну на посту…смерть, если я дезертирую…» И так далее, вплоть до: «Клянусь именем отца, матери и бога, или богов, по моему выбору.»

— Опустите руки, поздравляю, вы теперь солдаты и подчиняетесь требованиям начальства. Первое требование начальства — добросовестно пожертвовать литр крови для госпиталя. Выполнять!

Едва держась на ногах от отчаяния, голода и потери огромного количества крови, мы ждали, когда нам, наконец, дадут отдохнуть. Но не тут-то было.

— Строиться! Каждый из вас сейчас получит форму разового пользования. Но пользоваться ею запрещается до особого распоряжения. Вы наденете форму, поднявшись по лестнице на крышу, откуда вас отправят в лагерь Слиммарк, где начнется ваше обучение. Каждый получит личный знак с его именем и служебным номером. На знаке есть желобок, чтобы его можно было легко сломать пополам. Ломать запрещается, это военное преступление.

— А почему нельзя ломать, если он для этого и предназначен? — пробормотал я. Сосед объяснил:

— Личный знак ломают пополам после смерти солдата. Одну половинку отправляют в архив, а другую кладут в рот мертвецу.

Наверное, вам не покажется странным, что я в тот миг почувствовал металлический привкус.

В других обстоятельствах мне, наверное, понравилось бы путешествие на этом необычном воздушном корабле. Он имел форму огромной сигары, заполненной, видимо, каким-то газом. Снизу к сигаре была подвешена металлическая кабина, со вкусом украшенная орнаментом из черепов и костей; лопасти огромного винта могли толкать летательный аппарат вперед и вверх. Вид из кабины, наверное, был бы восхитительным, если б ее создатели предусмотрели иллюминаторы в пассажирском отсеке, где на исключительно неудобных креслах из литой пластмассы сидели мы, новобранцы. Я блаженствовал — на призывном центре нам лишь один раз позволили присесть, и то для того, чтобы сдать кровь. Пластмасса холодила тело сквозь тонкую фиолетовую ткань формы, пол под картонными подошвами, пришитыми прямо к штанинам, казался невероятно твердым. Единственный карман находился на груди; уложив в него мешок с личными вещами, каждый из нас стал похож на фиолетовое сумчатое животное, каких можно увидеть разве что в кошмаре.

— Я еще ни разу в жизни не покидал родного дома, — пожаловался рекрут справа от меня. Он всхлипнул и вытер мокрый нос рукавом.

— А я — покидал! — тепло и бодро заявил я. Ни теплоты, ни бодрости я не испытывал, но надеялся, подняв настроение соседа, тем самым поднять свое.

— Кормят в армии паршиво, говорят, — упорно скулил мой соратник. — Никто на свете не умеет печь сепкукодж лучше, чем моя мамочка.

— Пирог с луком? Ну и вкус у этого паренька!

— Забудь об этом, — весело посоветовал я.

— Если в армии и пекут сепкукодж, то наверное паршиво. Не горюй, тебя ждут другие радости: свежий воздух, физические упражнения. К тому же, солдатам позволено пить крепкие напитки и говорить непристойности о девушках.

Его оттопыренные уши заалели как знамена.

— Не хочу я так го парить о девушках! А пить я уже пробовал. Мы с Джоджо однажды выпили пива за сараем, так нас потом рвало…

От продолжения этой интересной беседы меня спасло появление сержанта. Распахнув дверь из пилотского отсека, он взревел.

— А ну, встать, кретенодж! — И позаботился о том, чтобы все мы выполнили приказ, нажав кнопку механизма, убирающего сиденья. Только я один не успел вскочить на ноги, и мне одному пришлось выдержать всю силу испепеляющего сержантского взгляда.

— Ты что, самый умный?

— Никак нет, сэр! Я выполнял приказ, сэр! — я подпрыгнул, грохнул пятками об пол и отдал честь — настолько энергично, что едва не выбил себе глаз. Сержант оскалил зубы, но тут меня заслонили поднявшиеся на ноги товарищи.

— Отставить болтовню! Руки вдоль туловища, ноги вместе, грудь вперед, живот назад, подбородок опустить, смотреть прямо и не дышать!

После секундной неразберихи образовались и застыли пурпурные ряды. Сержант разглядывал нас с нескрываемым презрением.

— Кажется, кто-то все-таки дышит. Не дышать, покуда не разрешу! Первому же кагалу, который посмеет вздохнуть, врежу в самое подходящее место!

В ответ — мертвая тишина Вскоре то один, то другой новобранец стал пошатываться. Застонав, один упал в обморок. Я бесшумно дышал носом. Кто-то захрипел — не выдержал. Сержант тут же подскочил к нему, и самое подходящее место на теле новобранца оказалось солнечным сплетением. Взвизгнув, жертва рухнула на пол, а остальные стали хватать ртами живительный воздух.