Г. Гаррисон - Клуб любителей фантастики 21

Что мог такого совершить Файрватер, чтобы его жена выбросилась из окна, а Папа попытался отлучить от Церкви? Какой проступок мог склонить лизать ударившую его руку? Чем могло быть вызвано такое раскаяние, что Паса Леон поверил в его покорность и принял раскаявшегося грешника в лоно Церкви?

Хиляке встала с дивана, в волнении прошлась по комнате и обернул; к Халдану.

— Существует только одно логичное объяснение: убийство. Файрватер убил собственного сына. Вспомни:

«Теперь тебя не мне беречь по праву,

Я приготовлю сладкую отраву.»

— Но, Хиликс! — возмутился юноша. — Ты обвиняешь в извлечений личной сиюминутной выгоды самый беспристрастный и гениальный ум Земли!

Девушка покачала головой.

— Для тебя, он — бог. Ты считаешь его святым. Я допускаю существование у нас цензуры. Наберись и ты смелости и прислушайся к голосу разума!

— В подтверждение твоей версии могу сообщить, что Папа Леон был истинным филантропом, но именно здесь логика и подставляет ножку. Если бы Файрватер убил собственного сына, он наверняка был бы отлучен.

— Но не в случае возникновения официальных сомнений, — Хиликс сделала ударение на слове «официальных», — которые обеспечили бы Файрватеру поддержку Социологии и Психологии. Юрисдикция — их удел, так же, как мораль — дело Церкви. Вот если бы, например, он напустил в бассейн пираний, не предупредив об этом сына… Улавливаешь мысль?

— Да, — согласился юноша, — Но Социология и Психология не выступили бы против Церкви из одной защиты законности!

— Нет? Как бы не так! — вскипела девушка. — Что для них жизнь одного полукровки-работяги? Ничего! А для Церкви его смерть дело принципиальное! Теперь предположим, что Социология и Психология выступили не столько в защиту Файрватера, сколько для того, чтобы сокрушить Церковь! И что, если они выступили против осуждения, как против дела, сфабрикованного Церковью, а остальное нужно было, как предлог? Какие выгоды они из этого извлекали?

На то же самое намекал и отец, знавший значительно больше Хиликс. Любопытство Халдана достигло апогея, когда Хиликс подошла к дивану и взяла в руки книгу.

— Я отметила здесь один абзац. Вот послушай:

«Конклавом в феврале тысяча восемьсот пятьдесят второго года произведено следующее разделение власти: Церковь обретает полную духовную власть над иноверцами…» Ты, наверное, знаешь, что в первой половине девятнадцатого века еще оставалась маленькая кучка буддистов и фарисеев?.. «Полицейская власть отходит к Министерству Психологии, а судопроизводство будет в ведении Министерства Социологии.» Эта перестановка скорее всего была прямым следствием процесса Файрватера.

Юноша откинулся на спинку дивана. Хиликс все разложила по полочкам, но интуитивно, по-женски. Она сначала выдвинула версию, и только потом искала аргументы в ее защиту, вместе того чтобы собрать факты и тогда делать выводы.

— Все созданное Файрватером говорит о том, что он был величайшим гуманистом, — настаивал юноша. — Такой человек не способен убить!

— Гуманистом?!

Хиликс присела на край стола против Халдана, словно уговаривая прислушаться к смыслу ее слов.

— Когда мы были детьми, нас заставляли смотреть приземления и отлеты кораблей на Ад. Ты помнишь те серые глыбы металла, падающие с неба? Помнишь пилотов, шагающих прямо на кинокамеры, угрюмых и подавленных, похожих на доисторических ящеров? Помнишь прячущих под капюшонами лица Серых Братьев, которые, голося литургии, провожали живые трупы по длинному трапу корабля? Помнишь тот глухой стук, с которым, словно могильная плита, закрывался люк? Помнишь те счастливые минуты нашего детства? Маленькие прививки страха, телевизионные программы, которые нас заставляли смотреть, хотя потом мы с криком просыпались среди ночи. Эти корабли с их экипажами — все это придумал Файрватер. И ты называешь его гуманистом?

— Хиликс, — примирительно возразил Халдан. — Ты смотришь исключительно с точки зрения маленькой напутанной девочки. Даже ребенком я никогда не боялся смотреть на корабли, потому что для меня это были не корабли на Ад, а корабли к звездам. Файрватер создавал их не для ссылки узников. Он подарил их человечеству, как трамплин к звездам. Однако Три Сестры — Социология, Психология и Церковь — запретили полеты. Фай? ватер сделал единственно возможное: спас корабли и остатки команд. Это отвратительные для тебя астронавты — духовные братья поэтов-романтиков. Корабли «Харон» и «Стикс», проходящие сквозь волну времени между Землей и Арктуром — вот наследство Файрватера. Если когда-нибудь м отважимся на то, на что отважились наши предки, эти корабли вознесут нас к звездам!

— Халдан, ты чудесный и удивительный парень, но ты не можешь объективно судить о Файрватере.

— Предположим, пусть так… Я принимаю твою версию, что Файрватер убил сына. А ты можешь тоже быть объективной?

— Конечно.

Он медленно заманивал ее в ловушку.

— И ты способна трезво мыслить о собственной смерти?

— Не хуже любого мужчины!

— Со всем своим знанием романтической любви, ты поверишь мне, если я скажу, что люблю тебя и готов за тебя умереть?

— Это одна из доктрин любовного культа. Я, конечно, верю тебе, но не хочу, чтобы ты доказывал это.

— И ты способна на самопожертвование?

— Думаю — да, и честно призналась бы, будь это не так.

Своими ответами она сама загнала себя в ловушку софистики, и Халдан захлопнул дверцу.

— В таком случае, я прошу тебя о таком же самопожертвовании. Призови в свидетели объективность, которой так гордишься, и выслушай меня.

Холодным и бесстрастным голосом он представил ей свой план, как связать их категории и пожениться. Юноша впервые детально излагал Хиликс свою математическую теорию эстетики применительно к литературе. В самом начале, заметив беспокойство и грусть в глазах девушки, он сообразил, что Хиликс отлично понимает смысл теории. Несмотря на обилие математических терминов, девушка слушала внимательно и сосредоточенно. Только однажды, когда он объяснял математические эквиваленты частей речи, она прервала его, спросив глухим, придушенным голосом:

— Какие понятия ты отводишь для независимых знаменателей?

Халдан ответил и тут же перечислил дисциплины, необходимые ей для степени магистра, а затем и доктора, чтобы связать категории и создать принципиально новую. Его монолог длился полтора часа.

Хиликс отвернулась и глядела в окно на залив, купающийся в сиянии солнца, омытого дождем.

— «Темно, темно, хоть яркий полдень».

Она с печальной отрешенностью обернулась к Халдану.

— Я хотела распахнуть перед нами двери. Хотела подарить этой старой, измученной планете последнюю светлую любовь. Думала, что хоть ненадолго любовь зацветет в пустыне. Но в оазисе прятался тигр… Для нас, поэтов, на Земле давно слишком холодно. Ничего удивительного, что угас огонь, согревавший нас. Я сама виновата. Разожгла в тебе пламень, ища вдохновения, а теперь чувствую, как сама сгораю в нем.