Брайан Олдисс - Почти искусство

Он услышал голос Евы, его ясные обертоны — не близко, не далеко…

— Ты находишь самые укромные уголки, чтобы спрятать свой огонь под…

Больше Дерек ничего не разобрал. Она опустилась среди гобеленов с каким-то человеком. Так она совсем не искала его! Его захлестнула волна облегчения и сожаления… а когда он прислушался снова, она произносила его имя.

Стыдясь самого себя, он подался вперед, чтобы подслушать — как волк, подбирающийся к костру. И сразу теплозрение открыло ему, с кем Ева разговаривает. Он узнал рисунок отростков-пантов: Беликс, а рядом на какой-то замысловатой постели раскинулась Джапки.

— …попытки бесполезны. Дерек слишком замкнут в себе, — сказала Ева.

— Скорее замкнут в своих психологических установках, — сказал Беликс. — Мы обнаружили то же самое. Это психологические установки, моя дорогая.

— Какой бы ни была причина, я все еще достаточно восхищаюсь им, чтобы желать понять его. — Голос Евы звучал чуть напряженнее обычного.

— Смотря на это с точки зрения науки, — произнес Беликс весомо, как человек, высказывающий окончательную и очевидную истину. — Земля — последний оплот обанкротившейся культуры. Землян сейчас меньше пары миллионов. Они пренебрегают общественной жизнью, им служат партеногенетически [3] Партеногенез — размножение без оплодотворения. — Примеч. пер. выведенные рабы, все созданные по одной и той же контролируемой генетической формуле. Все земляне состоят в кровном родстве. Поэтому они стали практически отдельным видом. Все это можно увидеть в нашем друге Энде. Как я уже сказал, он замкнут в своих психологических установках. Трагично, Ева, но ты должна смотреть правде в глаза.

— Наверное, ты прав, непогрешимый зануда-проповедник, — лениво протянула Джапки. — Кто, кроме землянина, сделал бы то, что Дерек совершил на Фести? — Нет-нет! — воскликнула Ева. — Дереком правит женщина, а не психологические установки. Он…

— В случае Энде это одно и то же, дорогая, поверь мне. Подумай о социальной организации Земли. Рабы-партены заменили всех, кроме горстки истинных землян. Эта горстка разделила Землю на большие поместья, где правит пагубный матриархат.

— Да, я знаю, но Дерек…

— Дерек в тисках системы. Земляне впали в беспрецедентную модель спаривания. Сыновья женятся на матерях не только чтобы сохранить свой род, но и потому, что способные к деторождению женщины на Земле сейчас редки и сама Земля дряхлеет. Такова семья Энде; таков й сам Дерек Энде. Эта «госпожа» ему и жена, и мать. А если учитывать еще и фактор долголетия… в общем, естественно, создается крепчайшая эмоциональная броня, которую почти невозможно взломать. Даже тебе, моя пушистая Ева!

— Сегодня вечером он едва не сломался!

— Сомневаюсь, — сказал Беликс. — Энде, возможно, и хочет вырваться из своего клаустрофобного дома, но те же силы, что тянут его прочь, в конечном счете затянут его обратно.

— Говорю тебе, он едва не сломался — только я сломалась первая.

— Ну, как говорил мне много веков назад Тиэ Рач, только тот, кто ненавидит наслаждения, сумеет и других заставить возненавидеть их. По-моему, тебе повезло, что он не сломался: ты бы просто осталась с ребенком на руках.

Ее смех прозвучал фальшиво.

— Значит, с ребенком, вероятно, останется Владычица Эндехаавена. Я больше пробовать не стану… хотя он, кажется, он такого давления долго не выдержит. Это же просто безнравственно! Он заслуживает лучшего!

— Ева, ты судишь о нравственности? — изумленно вскрикнула Джапки из благоухающей темноты.

— Прими мой совет, Ева: забудь бедолагу. Не говоря обо всем прочем, он едва умеет выражать свои мысли — и потому ты с ним больше сезона не выдержишь.

Невидимый слушатель не стерпел. На него накатил внезапный гнев — не только на них — за то, что говорили, но и на себя — за то, что слушал. Рассвирепев, Дерек дернул ложе, на котором устроились Беликс и Джалки, собираясь вывалить их на пол.

Слишком поздно теплозрение предупредило его о том, что это за ложе. Оно не опрокинулось, а повернулось на шарнирах, окатив его волной жидкости. Двое неглаатов лежали в теплой ванне, благоухающей иланг-илангом.

Джалки взвизгнула от испуга и гнева. Брыкаясь, она цопала Дереку копытом по подбородку; он поскользнулся на маслянистой жидкости и упал. Беликс, лишенный теплозрения, выскочил из ванны, споткнулся о ноги Дерека и тоже свалился.

Ева громко требовала зажечь свет. Прочие обитатели зала кричали, что темнота должна господствовать любой ценой.

Поднявшись — и потеряв только чувство собственного достоинства, — Дерек, побежал к выходу, предоставив остальным разбираться самим.

Мокрый, горя стыдом и отвращением, он выбрался из Яркоока. Торопливые шаги Йона сопровождали его, как эхо, до самого взлетного поля.

Скоро он вернется в Эндехаавен. Пусть ему не везет в отношениях с другими людьми, там он по крайней мере знает каждый дюйм своего унылого надела.

Даже будь Эндехаавен заколдован, там не могло бы быть тише, когда Господин Дерек Энде прибыл домой.

Я сообщил Владычице о мгновении, когда его светолет вышел на орбиту. В чаше рецептора я наблюдал, как они с Йоном возвращаются домой, пересекая в северо-западном направлении чахлые леса Европы, Данию, Шетландские и Фарерские острова и море, и приземляются на самом краю острова, у безмолвных вод фьорда.

И все это время ветра не было, словно на него наложили проклятие, и наши высокие деревья не шевелились.

— Где. Госпожа, Холс? — спросил меня Дерек, когда я подошел приветствовать его и помочь снять, скафандр.

— Она просила передать тебе, что не выходит из своих покоев и не может принять тебя, Господин.

Он посмотрел мне в глаза, что бывало так редко.

— Она больна?

— Нет.

Даже не сняв скафандр, он поспешил в дом.

Следующие два дня его почти не было видно: он предпочитал сидеть в своей комнате. Как-то я увидел, как он бродит возле экспериментальных резервуаров и клеток. Он поймал рыбу и подбросил ее в воздух, наблюдая, как она с усилием превращается в птицу и улетает, исчезая в кучевых облаках; но было очевидно, что загадки трансмутации видов под воздействием стресса интересуют его меньше, чем символизм полета карпа.

Обычно он сидел, разбирая катушки, на которых была записана история его жизни. Одна стена была целиком увешана полками с этими катушками — остановленными мгновениями прошлых веков. С более поздних катушек я тайком составил эту запись; несмотря на невысказанную жалость к себе, он никогда не был привержен болезненному самокопанию.

Нам, партенам, никогда не понять роскошь разделенного разума. Наверное, страдание, как и счастье, — почти искусство?