Дино Динаев - Киборги не умирают

На Шарагде ему давали на пропитание одного человека вдень. Теперь же, хоть и переварив мозг и внутренние органы Михеева, Кетанг был голоден.

Голод заставил его нажать на педаль газа, голод гнал его вперед, голод и только голод.

Когда стало темнеть, Настя Михеева начала беспокоиться. Сутки назад муж уехал в деревню за мясом и уже должен был давно возвратиться, однако шел седьмой час, а его все не было. За окном уже было совсем темно, настоящая ночь, осень в этом году ранняя, и в этот момент резко зазвонил телефон. Вера сидела около него, схватила трубку.

Звонила ее мать. Обычно она звонила только в экстренных случаях, потому что телефон был у соседки.

— Мама, что-нибудь с отцом случилось? — Встревожилась Настя.

— У нас все нормально, — успокоила мать. — У тебя как дела, доча?

— Все по-старому, мама. Николая что-то долго нет. Сижу вот, дожидаюсь.

— Разве Николай еще не приехал? — В ее голосе обнаружилось столько неподдельной тревоги, даже не тревоги, отчаяния, что Вера разом напугалась.

— Да что с вами, мама? Что-нибудь случилось? Почему вы мне ничего не говорите?

Что-нибудь с Колей? Вы что-нибудь знаете? Не молчите, мама!

— Ой, дурной я сон видела, доченька, — по всхлипываниям Настя поняла, что мать плачет. — Приснился мне твой Николай, будто пришел он к нам с отцом в гости.

Одетый как обычно, только весь грязный какой-то и… землей пахнет.

— Да что же вы, мама, такое говорите, — запричитала Настя, которой передалось тревожное состояние матери.

— Землей сырой пахнет, дочка. Дослушай до конца свою мамку, Настенька, ругать потом меня будешь, да и нет у тебя времени, чтобы ругаться, потому как уходить тебе надо. Я весь день как на иголках, давно позвонить тебе хотела, да соседки дома не было, а до автомата не дойду, сил нету. Просила отца сходить, да он отказался. «Предрассудки», — говорит. Да ты его знаешь. Так вот, явился мне во сне Николай, глаза закрыты, вроде как землей присыпаны, прошел, молча сел к столу.

Я ему говорю: "Ты же уезжать на выходные собирался?" На что он мне ничего не ответил, только кивнул, верно, мол. Тогда я спросила у него: "Когда приедешь?

Когда ждать-то тебя?" На что он и говорит: "Приеду я вскорости, только ты Настьке накажи, чтобы не пускала она меня в дом". Я удивилась: "Почему? Ты ведь муж ей, да и любишь ты ее, души в ней не чаешь". Ничего он вновь не сказал, только опять кивнул, а по щеке слеза катится. Потом поворотился он, чтоб уйти, а я вдруг ему и скажи: "Да ты ведь, Коля, мертвый." Ничего не ответил он и в этот раз, только выйдя за порог, пальцем погрозил — передай, мол, дочке-то. Боюсь я, доча, если б ты знала как. Сама бы приехала, да старая стала да хворая. Приезжай, Христом Богом прошу, на колени сейчас встану, только приезжай.

— Успокойтесь, мама, нельзя же себя так изводить.

Мать вдруг замолчала, потом напряженным голосом спросила:

— Что за собака у тебя там воет, Настя?

— Да нет тут никакой собаки.

— У самой двери, наверное, больно хорошо слышу. Ты палку возьми, когда будешь выходить. Как бы она на тебя не кинулась.

Вера поняла, что мать нуждается в помощи, что-то с ней произошло.

— Хорошо, мама. Я сейчас приеду.

— Только ты поторопись. Ничего с собой не бери и, самое главное, как уйдешь, то уж ни за что не возвращайся. Да что же это за собака, воет и воет.

Настя не стала ничего возражать, хотя по-прежнему не слышала никакого воя. Она так разволновалась, что положила трубку мимо рычажка. Мать тоже не стала класть трубку и слушала, как дочь снует по комнате, шурша плащом. Потом хлопнула входная дверь, но мать продолжала вслушиваться, ловя снаружи каждый звук. И по мере удаления шагов напряжение понемногу отпускало ее, и лицо засветилось надеждой.

Настя выскочила в подъезд, лифт не вызвался, тогда она побежала по лестнице. По пути она рассовывала по карманам всякую мелочь — губнушку, носовой платок, монеты. Уже спустившись вниз и выйдя на улицу, вдруг вспомнила:

— Обручальное кольцо.

Оно всегда лежало в прихожке на зеркале, чтобы надевать перед самым уходом. Не колеблясь и позабыв наказ матери, Настя повернула обратно. Запыхавшись, она поднялась на свой этаж, отомкнула дверь и вошла. Когда дверь захлопнулась, на ней стало видно то, что Вера в спешке не заметила — длинные и глубокие следы когтей.

Мать, по-прежнему не ложившая трубку, услышав шум открываемой двери и следом шелест знакомого плаща, запричитала:

— Зачем же ты вернулась, родненькая, мать ли тебя не предупреждала.

Настя надела кольцо и, намереваясь уйти, распахнула дверь. На пороге в полной неподвижности стоял Михеев. Ничего не выражающим взглядом он смотрел на нее, глаза его состояли из одних черных зрачков. На его сапогах липли комья грязи, и грязные следы вели к дверцам лифта. Грязь была повсюду на муже — на лице, на руках, и от него пахло, но не землей, а чем-то более резким. У Насти как-то была сумка из змеиной кожи, сейчас был похожий запах.

Настя попыталась что-то сказать, но не смогла ничего произнести, ужас сковал все ее тело. Она сразу женским своим чутьем поняла, что перед ней не Николай.

Кетанг произнес всего одно словно, мать услышала его и заголосила. Свидетели потом утверждали, что прямо на глазах волосы ее стали белыми как снег.

Настя рванулась назад, но Кетанг схватил ее неожиданно подлиневшей рукой и швырнул на пол.

Кетанг закрыл дверь. Мать услышала будничный и потому страшный в своей реальности стук щеколды. Потом раздался шум волочащегося тела, сопровождаемый всхлипываниями Насти и шепотом.

— Не надо! Не надо! Не надо!

Потом прозвучал самый жуткий звук, который она когда-либо слышала, и, услышав который, тотчас лишилась рассудка. Это были звуки жадного торопливого насыщения.

На пол падали куски, что-то лилось. Нелюдь смаковала долго, и все это время мать просидела с трубкой и слышала все, впитывая каждый звук, словно иссохшаяся губка.

Потом она положила трубку, словно взрывчатку, и все повторяла:

— Он сказал: "Еда".

Антона разбудил звонок в домофон.

— Кончай дрыхнуть. Дело надо делать, — донесся через запыленную мембрану голос Казбека.

Антон выглянул в окно. Во дворе, загораживая весь проезд, замер «Бумер» в форме катафалка и такой же черный. Сзади подъехала другая машина, возмущенно засигналила, требуя освободить проезд. Тотчас из «бумера» выбрался Иса.

Подойдя к машине, открыл дверцу и стал орать, махая рукой в предположительном направлении дальнейшего движения.

Хоть за рулем замер неслабый парень, но при виде беснующегося сумита, квадратные плечи его стали меньше внутри куртки, он дал задний ход, с испугу протаранив бордюр, потеряв колпак и даже не обратив на это внимания.