Александр Абрамов - Мир приключений 1971

Игорь поднял глаза и быстро, украдкой взглянул на Алексея: не смеется ли? Но Алексей не смеялся, лицо его было серьезно и задумчиво, и что-то в Игоре потянулось навстречу этому человеку. Уж этот-то точно доймет, сам, наверное, пережил такое же.

— Боюсь, — вздохнул Игорь. Произнеся это короткое словцо, он почувствовал облегчение, словно избавился от частички страха, переложил ее на товарища. Ощущение было для него знакомым, ибо с детства, сколько он себя помнил, он всегда стремился подсознательно всучить кому-нибудь ответственность за себя, за свои поступки и решения. — Боюсь, Алексей. Выпью — ничего вроде. Трезвый — трясусь. Ни копейки не взял даже из денег. — Игорь кивнул на тахту, и Алексей все так же серьезно и вдумчиво проследил за его взглядом. — До того дошел, что решил было явиться с повинной…

— Да, это бывает, — протянул Алексей.

— Правда?

— Чего ж ты хочешь, первый раз, нервы… Опохмелиться?

Не дожидаясь ответа, Алексей поставил на стол бутылку “Московской”, развернул пакет с нарезанной овальными ломтиками, по-магазинному, колбасой. Игорь вздрогнул, с трудом сдерживая спазмы в желудке.

— Наливай.

Алексей сорвал пробку из фольги, наклонил бутылку над стаканом. Жидкость забулькала, крупные пузыри воздуха ринулись от горлышка к донцу.

Игорь вздрогнул, поежился, поднял стакан.

— Поехали, — сказал Алексей, залпом выпил и потянулся за колбасой.

— Будь здоров.

— Прошла? — участливо спросил Алексей.

— Куда ж ей, проклятой, деться?

Спазмы в желудке затихли, Игорь как бы обмякал, успокаивался, и ему даже показалось, что в комнате стало светлее. “Нет, хороший он все-таки парень, этот Алексей, — подумал он. — Железный мужик. И понимает. С полуслова понимает. Не с нотациями, не с поучениями-все понимает”.

— Хорошо, что ты притопал, — виновато улыбнулся он, — а то я уж было твердо решил явиться с повинной. Не могу, понимаешь, не могу. Все понимаю, а ничего с собой сделать не могу.

— Ты только не торопись ваньку-то валять, — сказал Алексей. — Всегда успеешь. Я тут, между прочим, мимо комиссионного на Садовой проезжал. Там, где мы познакомились. Зашел. Такой магнитофон видел, закачаешься…

— Хороший?

— Спрашиваешь!..

— Сколько?

— Четыреста пятьдесят.

— Дорогой, собака.

— А что, у тебя денег нет? Не бойсь. В случае чего, одолжу.

Игорь живо представил себе какой-то необыкновенный магнитофон с множеством кнопок и ручек. Приходят к нему знакомые ребята, и он так небрежно говорит: “Послушаем?”

— Не знаю… — неуверенно сказал он. — Деньги-то все, не дотрагивался еще до них…

— Жить надо уметь, — наставительно поднял палец Алексей. — Свой смысл понимать.

— Не знаю даже, — снова сказал Игорь. Вытащить из-под тахты деньги и через час вернуться домой с магнитофоном… Но ведь тогда уже будет поздно идти. Ему почему-то было жаль расставаться с мыслью о том, чтобы самому пойти к тем людям, которых он ждал, замирая, к чьим шагам все время прислушивался. — А может быть, все-таки повиниться, а, Леш, как ты считаешь?

— Дурак ты. Не говоря уж, что и меня засадишь, и Павла Антоновича подведешь. Если бы что, а то у фраера взяли… Нет, Игорек, ты эту дурь из головы выкинь. Сам посуди, чего бояться-то? Ты думаешь, нас ищут? Да никто не ищет. Дураки они, что ли? Сами понимают, что ухватиться не за что, только время проводить. Так я говорю?

— Так, наверное.

— Ну то-то же. Вздрогнем по второй?

— Наливай.

— Мягкий ты очень, Игорек. Жесткости в тебе нет. Мясо есть, а скелета нет. Ну посмотри, как ты живешь, разве это понятие? И дальше что? Так и будешь копейки всю жизнь считать? Витрины рассматривать? Жить надо уметь твердо. Так?

— Ну, а другие как же? — неуверенно спросил Игорь.

В словах Алексея была какая-то заманчивая логика, которая словно магнитом притягивала к себе. Железный мужик, но сумрачный какой-то, невеселый. Легкости в нем нет, как в ребятах из драмкружка. Те как начнут разыгрывать — обсмеешься.

— Дураками мир и держится. И ты можешь вкалывать. На Доску почета повесят. На пенсию проводят — чашку за два сорок преподнесут. С надписью.

— И то правда, — вздохнул Игорь. — Я как выпью, вроде ничего. А потом опять… Дурак я, наверное.

— Вот что, кореш, ты давай сегодня отдыхай, а завтра я к тебе заеду, часиков так до двенадцати, тогда все и решим, как и что. Лады?

— Ладно… А может, все-таки повиниться, а?

Алексей пожал плечами, встал, весь сбитый, складный, уверенный в себе, и пошел к двери. “Почему я не такой? — подумал Игорь. — “Мягкий”, говорит…” Он задумался, машинально налил в стакан остатки водки и выпил.

— Какие у тебя сейчас эмоции при мысли об обеде? — спросил Шубин.

— Самые положительные. Я бы даже сказал, что полон энтузиазма, — ответил Голубев.

— Руки будешь мыть?

— Никогда! — ответил торжественно Голубев. — Ты же знаешь мою теорию. Сидит микроб на руке. Я его не трогаю, он меня не трогает. И вдруг его начинают поливать водой, тереть… Какой-то кошмар! И если он гибнет, родственники и дети клянутся отомстить за него, начинают заражать меня, и — пожалуйста: капитан Голубев заболел, выйти на работу сегодня не может. Иногда, конечно, мыть руки все-таки приходится — цивилизация, но перед едой — ни-ни.

— Капитан, — серьезно сказал Шубин, — я не могу разделить ваших убеждений, но, как порядочный человек, я вынужден уважать их. Я даже горжусь знакомством с человеком, у которого есть убеждения…

Раздался телефонный звонок, и Шубин взял трубку. Подполковник интересовался, как идет расследование. Закончив доклад и положив трубку, он сказал:

— Слышал? Особенно хвастаться нечем. Пока что мы не имеем почти ничего. Мы имеем гражданина Ворскунова, который был минимум два раза в магазине у Польских и который соврал, что был восемнадцатого у тещи. Что еще, впрочем, не является доказательством, что он был в Строевом переулке.

— Мужчина он, видимо, серьезный, и голыми руками его не возьмешь. Можно судить хотя бы по тому, что не оставил на бидоне ни единого отпечатка пальцев. Ребята из научно-технического отдела сняли его отпечатки с графина, который он передвинул на столе в ОРУДе, и сравнили с тем, что было на бидоне. Ничего, даже на ручке. Об обгорелых остатках курток и брюк и говорить не приходится. Ничего на них нет.

— Конечно, для того и была эта клеенчатая сумка. Сначала они тщательно обтерли, видимо, бидон, а потом уже вложили его в сумку. А то немногое, что, возможно, осталось на крышке, когда главный закладывал внутрь куклу, безнадежно смазано Вяхиревым и Польских. Остается его фото. Если его увеличить и показать Вяхиреву…

— Вряд ли он узнает. Если они действительно были загримированы, то загримированы здорово.